Колдовство в средние века. Книги черной магии средневековья

Несмотря на распространённое мнение, в Средние века "за колдовство" массово не казнили, это случилось позже, в Новое время и в протестантских странах: американский историк Уильям Т. Уолш пишет: "В Британии было сожжено за ведовство 30 000 человек; в протестантской Германии - 100 000". Жестокой смерти предавали обвиненных в ведовстве и в Шотландии. Карл Китинг приводит такую цитату: "Общеизвестно, что вера в справедливость наказания ереси смертью была столь широко распространена среди реформаторов XVI столетия - Лютера, Цвингли, Кальвина и их последователей".

Средневековая инквизиция (от лат. - исследование) занималась ересями - катары, альбигойцы, "пастушки", и это были не невинные овечки, а самые настоящие деструктивные секты, которые грабили, жгли, убивали (в первую очередь, евреев). А в колдовстве обвиняли друг друга крестьяне и горожане - как советские граждане при Сталине, из зависти, из мести, от злобы, ради выгоды. Так поступил и Филипп Красивый в отношении ордена тамплиеров (которых приговорил к сожжению не церковный суд, а королевский - и это не исключение из правил, ведь светская власть никогда не отдавала власти церковной такого оружия как смертные приговоры).

Доктор Джеймс Хичкок, профессор истории университета Сент-Луиса, пишет: "Современная историография инквизиции, созданная по большей части некатолическими авторами, создала внимательный, относительно точный и, в общем, довольно умеренный её образ. Среди важных трудов в этой области можно назвать "Инквизицию" Эдварда Петерса, "Римскую Инквизицию и Венецию" Пола Ф. Грендлера, "Преследование ереси" Джона Теденчи и "Испанскую Инквизицию" Генри Кэмена.

Вот выводы, к которым они приходят:

Инквизиторы обычно были профессиональными легистами и бюрократами, строго руководствовавшимися установленными процедурными правилами, а не какими-либо личными чувствами.

Правила эти сами по себе не были несправедливы. Они требовали наличия доказательств, позволяли обвиняемому защищаться и изымали из употребления сомнительные свидетельства. Таким образом, в большинстве случаев вердикт трибунала был справедлив, то есть соответствовал доказательствам.

Многие дела прекращались на той или иной стадии, поскольку инквизиторы убеждались в несостоятельности доказательств.

Пытки использовались лишь в незначительном числе случаев и дозволялись лишь в случаях, когда наличествовали убедительные доказательства того, что обвиняемый лжет. В ряде случаев (например, в исследованиях, проведенных Карло Гинзбургом в итальянской местности Флиулия) свидетельств о применении пыток нет вовсе.

Лишь небольшой процент осужденных подвергался смертной казни (в каждом конкретном регионе он колебался в пределах не более двух или трех на сотню). Гораздо чаще приговор состоял в пожизненном заключении, нередко смягчавшемся по прошествии нескольких лет. Наиболее распространенным наказанием было публичное покаяние в той или иной форме.

Особенно преувеличивается число жертв "кошмарной" испанской Инквизиции. Она преследовала не миллионы людей, как часто приходится слышать, а примерно 44 тысячи (с 1540 по 1700 гг.), из которых казнено было менее двух процентов.

Знаменитый случай Жанны д"Арк связан с многочисленными нарушениями процедуры, а сам процесс был подстроен ее политическими врагами, англичанами. Когда несколько лет спустя был проведен повторный, без нарушений, процесс, инквизиторы посмертно оправдали её (я писал об этом: ).

Хотя Инквизиция действительно преследовала ведьм, точно так же поступало и практически любое светское правительство. К концу XVI в. римские инквизиторы начали выражать серьезные сомнения в большинстве случаев обвинения в ведовстве".

Профессор Томас Мэдден цитирует письмо Папы Сикста IV от 18.04.1482 епископам Испании: "Многие верные и истинные христиане по доносу врагов, соперников, рабов и прочих низших и даже недостойных лиц были без всякого законного доказательства брошены в мирские тюрьмы, подвергнуты пыткам и осуждены как повторно впавшие в ересь, лишены своего добра и собственности и переданы светским органам на казнь, что вызвало опасность для душ, подало пагубный пример и вызвало во многих омерзение". И далее пишет: "...то было время, когда в Лондоне каралось смертью повреждение кустов в публичном саду. Казни были повседневными событиями по всей Европе. Но с испанской Инквизицией дело обстояло иначе. За 350 лет ее существования она отправила на костер всего около 4 тысяч человек. Сравните это с охотой на ведьм, бушевавшей по остальной католической и протестантской Европе, когда сожжено было 60 тысяч человек, преимущественно женщин. Испания была избавлена от этой истерии ровно потому, что на границе страны ее остановила испанская Инквизиция. Когда на севере Испании появились первые обвинения в ведовстве, Инквизиция направила туда своих людей для расследования. Эти образованные легисты не нашли достоверных доказательств существования ведьмовских шабашей, черной магии или жареных младенцев. Было также замечено, что те, кто признавался в ведовстве, удивительным образом оказывались неспособны пролететь через замочную скважину. В те годы, когда европейцы радостно бросали женщин на костры, испанская Инквизиция захлопнула дверь перед этим безумием. (Кстати, Римская Инквизиция тоже не позволила ведьмовским фантазиям заразить Италию)".

Итак, мы видим, что не было разницы в осуждении еретиков и "колдунов", и полное гендерное равноправие. Обвинения предъявлялись самые разные, их изучали следователи тех времён (не идеальные, но и не маньяки). "Магическое сообщество" действительно преследовали и казнили через сожжение на костре, но в Средние века больше занимались борьбой с деструктивными культами, а "охота на ведьм" началась в регионах, где победоносно прошла Реформация.

Дж.Б. Рассел
Колдовство и ведьмы в Средние века

Глава II. Ведовство в истории
Глава III. Трансформация язычества с 300 по 700 гг.
Глава IV. Народное ведовство и ересь с 700 по 1140 гг.
Глава V. Демонология, катарская ересь и ведовство c 1140 по 1230 гг.; Демонология; Интеллектуальные и народные основы ведовства; Ведовство и ересь, с 1140 по 1230 гг.
Глава VI. Антиномизм, схоластика и инквизиция с 1230 по 1300 гг.; Народная культура; Ересь; Схоластика; Репрессии и инквизиция; Ведьмы и ересь
Глава VII. Ведьмы и мятеж в cредневековом обществе, с 1300 по 1360 гг.; Интеллектуальная и юридическая оценка ведовства; Bonae res и дикие скачки; Ересь и ведовство; Политические процессы над ведьмами
Глава VIII. Начало охоты на ведьм, с 1360 по 1427 гг.; Борьба с ведьмами; Незначительные эпизоды в истории ведовства с 1360 по 1427 гг.; Основные ведовские процессы, не связанные с другими ересями; Ересь и ведовство
Глава IX. Формирование классического образа ведьмы, с 1427 по 1486 гг.; Борьба с ведьмами; Ересь и ведовство в XV веке; Ведовские процессы, 1427–1486 гг.; Пьер Валлен и Мария-врачевательница; Политические процессы
Глава X. Ведовство и средневековое мировоззрение
Примечания
Библиография
Указатели

ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА

Любое событие, произошедшее в далеком прошлом, утрачивает четкие контуры того культурного контекста, который обрамлял его и являлся своеобразным полем, позволявшим постигнуть единичный факт в многообразной целостности. Образ ведьмы уже давно превратился в неотъемлемую деталь сказок и мифов, которыми мы зачитываемся в детстве; повзрослев и приобретя позитивные знания, мы снисходительно взирает на наши детские страхи и фантазии, считая, что они всего лишь плод незрелого миропонимания. Однако всевозможные фобии, мучающие нашу душу, наводят нас на мысль о некоторой модификации образа ведьмы. Вера в сверхъестественные силы, амулеты, заговоры, гадание и прочие вещи этого класса навсегда вошла в нашу повседневную жизнь, сделав ее игрушкой в руках добрых ангелов и злых демонов, к помощи которых мы прибегаем в минуты сомнения, несчастья и поиска истины. Сами того не сознавая, мы воскресили веру в ведьм и колдовство, хотя теперь данное явление относится к эзотерическому области, - проникновение в нее, как многие считают, сообщает недоступное непосвященным сокровенное знание. Вампиры, ведьмы, оборотни и сатанисты - главные персонажи фильмов ужасов, открыто культивирующих веру (а иногда и поклонение) во всемогущество злых сил. Конец XX века ознаменовался поражением научного похода к миру, так и не сумевшего ответить на главный вопрос: почему при столь поразительном технологическом прогрессе все еще существуют человеческие страдания? Возможно, разочарование в науке подталкивает мышление к иррациональному истолкованию катаклизмов, физических страданий и царящей повсюду жестокости. Если этим фактам нельзя найти рациональное объяснение, то почему бы ни обратиться к тем людям, которые имеют тесный контакт с потусторонними силами.

Вступая на зыбкую почву мистицизма, люди подчас забывают о том, что история любит повторяться, но повторяется она, правда, обычно в виде фарса. Десятки тысяч сожженных на костре невинных женщин, инквизиция, чудовищные пытки, преследование еретиков - все это невозможно не учитывать при тщательном анализе исторических свидетельств. Вопрос о виновности ведьм не может быть решен однозначно, поскольку вполне вероятно, что некоторая их часть на самом деле использовала в своих ритуалах черную магию. Допустим на мгновение, что в средневековом обществе не нашлось бы противодействия, и оно бы смотрело сквозь пальцы на то, как разрушается единство церкви, подтачиваемое различными мистическими течениями. Государство и Церковь вынуждены были защищаться, применив при этом весь свой репрессивный аппарат и уничтожая не только виновных, но и в большинстве своем абсолютно невинных людей. Общество и сама Церковь спустя несколько веков осудили средневековые жестокости, публично покаявшись перед гражданами и паствой. Однако теперь налицо схожая ситуация: вседозволенность, разгул сатанинских сект и укоренившееся в сознании непротивление злу силой. Как ответят на это государство и Церковь? Какой подход они выберут на сей раз? Чтобы разобраться в феноменах ведовства и колдовства, необходимо знать их историческое развитие. Книга Джеффри Бартона Рассела поможет читателю не только понять данные феномены, но и, мы надеемся, будет подспорьем в его личной борьбе со злом.

К.ф.н. Антонов Т.В.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Моя работа по истории средневековой ереси и ведовства продолжалась на протяжении последних пятнадцати лет; невозможно выразить благодарность всем тем, кто помогал и оказывал мне поддержку в течение всего этого времени. Я просто говорю огромное спасибо всем, кто в беседах, письмах, статьях или каким-либо другим способом способствовал моему пониманию феномена ведовства. В частности, я хочу выразить особую благодарность тем людям, которые помогали мне в последние годы, когда книга проходила последнюю стадию подготовки. Финансовым обеспечением данной работы я обязан Фонду имени Джона Гуггенхайма, Исследовательскому Совету по социологии, Американскому Совету научных обществ, Исследовательскому Совету Калифорнийского Университета, Риверсайд. За помощь, оказанную мне на различных этапах работы, я также благодарен сотрудникам Калифорнийского Университета, Риверсайд, особенно Хазелю Шупбаху, библиотеке Пенсильванского Университета, Медицинскому институту, Британскому Музею, библиотеке Лондонского Униерситета (собрание Гарри Прайса) и Уорбургскому Институту, которому я чрезвычайно признателен за предоставление рабочего места для работы в Лондоне.

Среди многих других людей, помогавших мне своими идеями и критическими замечаниями, следует поблагодарить Альфонса А. Барбу, С. Р. Бернштейну, Кристину Хоул, Малкома Ламберта, Уилла-Эриха Пойкерта, Россела Хоупа Роббинса, Хью Тревора Роупера и Уолтера Уэйнфилда. Я с удовольствием вспоминаю студенческий семинар по истории ведовства, которым я руководил совместно с профессором Роббинсом в Калифорнийском Университете в 1968 году. Это был один из первых курсов, прочитанных в начале моего преподавания в университете. Студенты этого семинара, Леон Маккрилис и Марк Уиндхэм принимали активное участие в разработке данной темы. Леон Маккрилис, как самый активный участник, достоин особого упоминания. Также я очень благодарен Деннису Симпсону, Гарри Вудсу и Джозефу Леруа.

Наконец, я признателен моей жене и детям (их еще очень мало, чтобы образовать шабаш ведьм) за то, что они помогли мне почувствовать непосредственно деятельность демонов.

Риверсайд. Джеффри Бартон Рассел

Глава I. ОПРЕДЕЛЕНИЕ ВЕДОВСТВА

Для того чтобы понять феномен ведовства, нам придется проникнуть в самые бездны человеческой души. Боясь признать, что зло коренится в природе человека, мы приручили ведьму и превратили ее в комическую фигуру. Мы надели на нее колпак и посадили ее на метлу, дабы она развлекала детей во время Хэллоуина. Теперь нам ничего не стоит отмахнуться от этой нелепой старухи, изгнать ее из наших сердец, теперь нам не составит труда убедить наших детей - и себя - в том, что "ведьм нет". Но они есть, или, во всяком случае, были. Феномен, на протяжении веков владевший умами множества людей от самого невежественного крестьянина до образованнейшего философа и ученого, приведший к пыткам и унесший сотни тысяч человеческих жизней, не шутка и не иллюзия.

Впрочем, если мир зиждется на страдании, то в центре страдания сокрыта комедия. Христос - бог смеющихся людей, и, как заметил Питер Бергер, чувство комического составляет одну из христианских добродетелей, ибо позволяет видеть за притворством и обманом истинное лицо мира. Тот, кто понял, что любая точка зрения есть не более чем "случайность", кто научился видеть наравне с глупостью других свою собственную глупость, уже не может слишком серьезно относиться к себе. В страшной, обжигающей комедии Фланнери О"Коннор взрыв пророческого смеха сокрушает все утешительные иллюзии этого мира. Ведовство - это человеческая комедия, пророчествующая об извечной, неотъемлемой глупости человека.

Поэтому исследование ведовства имеет фундаментальное значение для понимания человека. Оно проливает свет на теологию. Оно обогащает наши знания об индивидуальной и социальной психологии. Особую важность оно приобретает в контексте истории и социологии идей, в контексте изучения народных верований, истории социального протеста, истории церкви и гонений со стороны церкви. В настоящей книге, которая в некотором отношении являет собой попытку построения социологии знания, исследуется вопрос, почему всегда присущие человеку глупость и злоба в определенное время и в определенном месте вылились в феномен ведовства. Главные вопросы, на которые надлежит найти ответ, это вопросы о том, как возник данный феномен, как он развивался на протяжении Средних веков, в каких кругах и насколько он был распространен.

История фольклора и народной религии помогает поместить европейское ведовство в контекст социологии знания. Мы должны оценить, в какой мере данный феномен можно считать нормальным - столь же нормальным, как колдовские верования и ритуалы других народов, например, китайцев или индейцев навахо, а в какой мере он представляет собой аберрацию и является специфичным для западной христианской культуры.

Феномен ведовства имеет важное значение и в истории социального протеста. Одновременное появление в конце Средних веков множества течений - флаггеллантов, плясунов, милленариев, мистиков и других - свидетельствует о том, что период чумы, голода, войн и стремительных социальных перемен вызвал к жизни мощные потоки общественного недовольства. Естественно, что в обществе, построенном на религиозных ценностях, эти течения могли выразить себя только в религиозных категориях. Позже, когда в сознании западного человека деньги заменили Христа, заняв его место по правую руку от Бога, народное недовольство чаще принимало форму экономического протеста.

В эпоху Средневековья социально-религиозные формы протеста были направлены против церкви. В истории христианства ведовство является лишь эпизодом в долгой борьбе между властью и порядком с одной стороны и пророчеством и бунтом с другой. Развитие средневекового ведовства тесно связано с развитием ереси, с борьбой за право выражения религиозных чувств вне рамок, установленных церковью. Иногда во главе этой борьбы стояли фанатики: их убежденность в собственной правоте позволяла им оправдать любые, даже самые крайние, эксцессы - главное, чтобы последние наносили вред общественному устройству.

Поскольку всякий вызов власти церкви по средневековым понятиям являл собой угрозу общественному порядку и трактовался как вызов самому Богу, то общество, естественно, реагировало на ересь и колдовство репрессивными мерами. Члены епископальных, светских и инквизиционных судов считали себя защитниками Бога. В большинстве своем эти люди были движимы не корыстью, их даже нельзя назвать безнравственными людьми. Скорее, они пошли на поводу неиссякаемой человеческой слабости - склонности к самообману - и были захвачены священническим лицемерием. Пожалуй, самым справедливым обвинением в их адрес будет обвинение в "ложной преданности - готовности поступиться правом выбора во имя вымышленной необходимости". Так ли уж странно, что люди мучили и убивали друг друга во славу Князя мира, если в Дрездене и Май Ле одни люди мучили и убивали других во имя демократии и свободы? Жестокость непростительна ни в бунтовщике, ни в инквизиторе. Понять не значит простить. Терпимость, доведенная до попустительства, до готовности терпеть разрушение процессов, которые служат гарантией терпимости, невыносима. Но наша задача не в том, чтобы осудить фанатика или инквизитора,- мы должны распознать их в своей собственной душе, сколь бы страшно это ни было для нас.

В те времена, когда церковь и общество были неотделимы друг от друга, колдуны и ведьмы являли собой олицетворение протеста. Современные представления о ведьме как о беззубой старой карге в остроконечном колпаке, с черным котом и помелом, несомненно, уходят корнями в прошлое, но этот карикатурный образ не имеет большой исторической ценности. Однако найти лучшее определение совсем непросто. Вряд ли нам следует здесь стремиться к точности, ведь любое определение - это плод человеческих измышлений и оно не обязательно совпадает с объективной реальностью, но мы вправе требовать, чтобы определение было адекватным. Самым разумным подходом к определению феномена ведовства представляется признание его как феномена человеческого восприятия. В этом случае мы получим не статичное, а динамичное определение, ибо сам термин "ведовство" в разные времена и применительно к разным культурам использовался для обозначения очень широкого круга явлений, что сделало его крайне размытым. Поэтому наиболее правдивым окажется то определение, в котором будет учтено развитие концепта ведовства в эпоху средневековья, а также его трактовка историками недавнего прошлого, о чем мы поговорим в следующей главе.

Чтобы получить более или менее точное представление о ведовстве, мы должны поместить феномен в общее пространство магического миропонимания, но при этом должны отделить его от высокой магии, черной магии, низкой магии, белой магии и религии. Люди, занимающиеся семантикой, уже давно продемонстрировали, что самый верный путь к определению термина пролегает через установление его взаимосвязей с другими терминами посредством кластерного анализа, графической иллюстрацией которого служат диаграммы Венна. Приведенная диаграмма наглядно демонстрирует, какое место понятие "ведовство" занимает в кластере родственных понятий.

Ведовство выступает как феномен, находящийся на стыке двух других феноменов - религии и магии. Магия, которая была распространена повсеместно и во все времена, включая наше время, в эпоху средневековья принимала разные формы. Было бы неверно трактовать магию просто как разновидность науки или религии; магия - это самостоятельный способ миропонимания. Древние культуры не знали различия между магией, наукой и религией; более того, они не отделяли их от философии, поэзии и искусства; для них это были явления одного порядка, направленные на объяснение универсума и подчинение его человеку. Только в некоторых более зрелых культурах мы наблюдаем постепенное разделение этих функций. Антропологи и историки зачастую склонны видеть в магии разновидность суеверия, но это не объясняет, что такое магия. "Суеверие" – уничижительный термин, подразумевающий невежество или даже глупость; очень многие люди, не задумываясь, обозначают им все то, во что не верят сами. Но, в сущности, суеверие - это верование, не вписывающееся в логически последовательную систему понимания универсума. И в этом смысле магию, по крайней мере высокую магию, нельзя назвать суеверием, ибо она представляла внутренне скоординированную, гармоничную систему мировоззрения, соотнесенную как с наукой, так и с религией - с последней особенно - но при этом совершенно самостоятельную систему.

Суть магического мировоззрения составляет вера в гомоцентричный универсум. Человек являет собой микрокосм, отражающий макрокосм, а макрокосм, в свою очередь, является проекцией человека. Все объекты окружающего мира - звезды, травы, камни, металлы, планеты, стихии, элементы - незримыми нитями связаны с человеком, с его стремлениями, желаниями, страстями, страхами и даже с его внешним обликом и здоровьем. Любой физический объект, любое природное явление оказывает непосредственное влияние на ту или иную часть человеческого тела или души, а человек, в свою очередь, своими действиями может влиять на природные стихии. Все сотворено для человека и по подобию человека. Магия - это учение, восславляющее человека, возносящее его на такие высоты, на какие ни религия, ни наука никогда не поднимали его; отсюда неиссякаемое обаяние магии, отсюда ее особая притягательность для эпохи Ренессанса, когда стремления и возможности человека казались безграничными. Так у Шекспира все предвещает гибель Цезаря, и стихии бушуют, когда сходит с ума Лир; так размышляет Фауст у Марло:

Смогу ли я незримых духов слать
За чем хочу, во все концы земли?
Я прикажу все тайны мне открыть,
Осуществлять все замыслы мои
За золотом мне в Индию летать,
Со дна морей сбирать восточный жемчуг,
И, обыскав все уголки земли,
Чудесные и редкие плоды
И царские мне яства приносить!
Велю открыть нездешнюю премудрость
И тайны иноземных королей...

Ибо не существует глубин, далей и высот недосягаемых для мага, и нет такой силы, которую он не дерзнул бы покорить.

Такого рода вера может поведать нам и о людях, разделяющих ее; можно предположить, что к магическим ритуалам, как к способу осуществления несбывшихся надежд, особенно склонны обращаться люди, пережившие немало разочарований. С другой стороны, магия относится к явлениям скорее социальной, нежели индивидуальной психологии, поскольку магическое мировоззрение обычно передается из поколения в поколение, вырастает из ценностей, разделяемых обществом, и выполняет определенные социальные функции.

Разновидности магии, описанные Фрэзером и его последователями, - подражательная, или гомеопатическая, магия, заразительная магия и т. п.- имеют второстепенное значение для понимания феномена ведовства. Прочно укоренившееся в общественном сознании разделение магии на "белую" и "черную" обязано своим происхождением современным авторам, главным образом оккультного направления, и редко встречается в истории магии. С точки зрения средневекового христианства, любая магия, и в том числе преследующая благие цели, есть зло, ибо она обращается к злым духам и противопоставляет себя Богу, пытаясь покорить силы космоса.

Гораздо большего внимания заслуживает различие между низкой и высокой магией. Связь ведовства с низкой магией очевидна, тогда как с высокой магией ведовство связано более тонкими отношениями. Хотя низкая и высокая магия порой сливаются воедино, они всегда были отличны друг от друга. Так, в Cредние века некоторые богословы, например, Александр Гэльский, проводили четкую грань между "divinatio" (прорицательство), составляющем центральный аспект высокой магии, и "maleficium", зловредительством, которое является неотъемлемой составляющей низкой магии. Низкая магия имеет практический характер и направлена на немедленное получение некоего результата (чтобы вызвать дождь, нужно было помочиться в яму, для того чтобы причинить человеку боль, восковую куклу прокалывали булавкой), тогда как высокая магия сродни религиозным, научным и философским умозрениям - посредством оккультного знания она пытается понять и объяснить универсум и в конечном итоге установить контроль над ним.

Эти две разновидности магии имеют свою историю. В материалах средневековых ведовских процессов можно встретить лишь намеки на некоторые разновидности высокой магии, но в них не содержится упоминаний об астрологии или алхимии. Точно так же использование грубых методов, характерных для низкой магии, редко ставилось в вину тем, кто занимался высокой магией. Эти две формы магии имеют разное происхождение. Даже трактат XV в. "Молот ведьм", известный своей попыткой расширить сферу преступлений, относимых к колдовству, четко отделяет колдовство от астрологии. Хью Тревор-Роупер утверждает, что в Средние века и в эпоху Ренессанса высокая и низкая магия подпитывались разными философскими традициями: высокая питалась идеями платонизма и неоплатонизма, а низкая черпала свою силу в аристотелевском учении. А посему он вынужден объявить простым совпадением тот факт, что эпоха Ренессанса отмечена одновременно стремительным ростом влияния высокой магии и небывалым размахом охоты на ведьм. Установить связь между этими явлениями нам помогает тот факт, что многие богословы эпохи Возрождения, такие как Дель Рио, например, интересовались и высокой магией, и колдовством. Более того, интерес к высокой магии, который, как доказывает Торндайк, был огромным в среде богословов, в конце концов овладел умами инквизиторов и простых людей, что привело к распространению магического мировоззрения и укреплению веры в колдовство.

Высокая магия представляла собой чрезвычайно сложную систему знаний. Комтианская идея об эволюции человеческой мысли от магии к религии и затем к науке уже не вызывает доверия, ибо эти три формы знания зачастую идут рука об руку и их подчас невозможно отделить друг от друга; во всяком случае, та или иная степень искушенности в каждой обнаруживается на всех уровнях общественного устройства, от примитивного до современного. Расхожее представление, согласно которому в древнем обществе невозможны сложные формы знания, не выдерживает критики. Высокая магия существовала во все времена и являла собой чрезвычайно последовательную и сложную систему миропонимания. Корни западноевропейской магии следует искать в науке, особенно в вавилонской нумерологии и астрологии, в философских идеях Пифагора и древних греков, а также в религиозных традициях Персии, откуда и пришли к нам маги (mЈgoi: мудрецы, провидцы, маги). Высокая магия проникла в иудео-христианскую традицию и была важным элементом гностицизма и неоплатонизма. "Герметический корпус", собрание магических письмен, обычно относимое к глубокой древности, но на самом деле составленное во II–III веках нашей эры, выдержан в духе гностицизма. Этот свод лег в основу магической каббалы средневековых евреев, а затем - в основу средневековой христианской и современной магии. Традиция высокой магии прервалась в XVII веке, когда Касобон обнаружил, что магические письмена имеют не столь древнее происхождение, как думалось прежде, но была искусственно возрождена в XIX–XX вв., выряженная в одежды инфантильного лже-оккультизма. В своем лучшем качестве высокая магия искала единения с божественным: неоплатоник Псевдо-Ямвлих писал, что магия - это средство приобщения к богам, а Пико делла Мирандола заявлял, что "никакая наука не доказывает божественность Христа лучше, чем это делают магия и каббала". В своем худшем моральном качестве, но также устремленная ввысь, высокая магия искала пути подчинения универсума эгоистичным целям человека - такова традиция Фауста и Симона клерка из великого романа Чарльза Уильямса "Канун Дня всех святых".

Все разновидности высокой магии исходили из убеждения, что миром правит Фатум. Ничто не случайно - все в макрокосме сотворено для человека-микрокосма. Поэтому одной из характерных функций высокой магии было предсказание будущего, гадание посредством разных предметов (зеркало, книга, кости), снов, чисел, внутренностей, воды, вина, воска и др. Во-вторых, стремление понять влияние природных объектов на человека способствовало изучению трав, растений, камней, животных, небесных сфер (астрология) и металлов (алхимия). Алхимия, где, пожалуй, самым тесным образом переплелись магия, наука и религия, основывалась на вере в то, что, изменяя химический состав веществ, человек может изменить свою духовную природу. Семиступенчатый процесс очищения неблагородного металла, в результате чего он должен был превратиться в золото, отождествлялся с духовным самоочищением. Еще одна функция высокой магии заключалась в том, чтобы сконцентрировать энергию космических сил в пентаграмме или ином магическом пространстве, или же ограничить эти силы, упоминая их имена в магических заклинаниях - инкантациях. Латинское слово incantatio, первоначально означавшее "песнопение", постепенно приобрело значение "чары", "заклинание"; именно отсюда происходит английское слово "enchantment" (очарование). Слово всегда было мощным инструментом магии, как высокой, так и низкой. Вера в то, что власть над названием вещи есть власть над самой вещью, получила повсеместное распространение. В магии, как верно заметил современный оккультист Элифас Леви, сказать значит сделать. Если говорить об иудео-христианской традиции, то здесь самыми могущественными и страшными магическими заклинаниями считались те, в которых использовалась тетраграмма (YHWH - четыре транслитерированные буквы древнееврейского алфавита, означавшие имя Бога), желательно перевернутая.

Многие исследователи отрицают связь высокой магии с религией и проводят четкую грань между ними. Классическим стало определение сэра Джеймса Фрэзера: магия пытается покорить силы универсума, религия взывает к ним. Шведский теолог Натан Содерблом утверждает: "Суть религии - покорность и вера. Суть магии - дерзкое самовосхваление. Магия не знает пределов своим возможностям; религия же, в истинном смысле слова, начинается тогда, когда человек ощущает свою ничтожность перед лицом силы, внушающей ему страх и благоговение. ... Таким образом, магия прямо противоположна духу религии". Тиллих (Tillich) отождествляет религию с предельной отзывчивостью, видит в ней отклик человека на божественное откровение, тогда как магия, по его мнению, стремится к захвату и власти. Антрополог Уильям Дж. Гуд, противопоставляя магию религии, выделяет в первой следующие отличительные черты: (1) наличие конкретной, определенной цели; (2) манипулятивный подход; (3) акцент на отношениях "профессионал-клиент", в отличие от отношений "пророк-последователь"; (4) преследование индивидуальных, а не социальных целей; (5) преимущественно индивидуальное, а не общинное, совершение ритуала; (6) быстрая замена одних приемов другими в случае неудачи; (7) меньшая эмоциональная вовлеченность; (8–10) стремление обойти или покорить природу универсума вместо того, чтобы принять ее и следовать ей; (11) инструментальное применение в угоду конкретной цели.

Однако на практике эти различия стираются. Возьмем хотя бы молитву - она нередко содержит в себе элемент шантажа (сделай это, Господи, для меня, иначе я не сделаю того-то для Тебя). Большинство современных историков религии отвергает идею противопоставления магии и религии. В любой религии можно найти элементы магии; и магия, и религия рассматривают универсум как нечто живое, так или иначе откликающееся на нужды человека, состоящее с ним в отношениях я - ты. Современные антропологи также отрицают существование четких различий между магией и религией. Уакс, например, анализируя верования различных народов, доказывает несостоятельность идеи о практическом характере магии и теоретическом характере религии; и точно так же опровергается представление об индивидуалистичном характере магии и религиозной общинности. Путаница происходит еще и потому, что вновь возникающие религии зачастую склонны трактовать ритуалы более древних религий как магические: христианство, видевшее в язычестве - и греко-романском, и германском, и кельтском - лишь колдовство и сатанизм, не сумело распознать различия между магией и религией у этих народов. Среди древних римлян были колдуны, но неверно было бы утверждать, что все приверженцы религии римлян были непременно колдунами. Да и само христианство вряд ли было свободно от магических представлений, как высоких, так и низких. Молитвы служили заклинаниями, Бога и святых принуждали с помощью угроз, священные символы использовались в магических целях и, ожидая чудес, люди нередко забывали о грани между чудом и колдовством. Элементы магии присутствуют и в схоластическом определении преосуществления, где хлеб и вино выступают как тело и кровь Христа, сохраняя между тем все свойства хлеба и вина. Аналогичные перевоплощения характерны для ведовства: черная кошка "на самом деле" является ведьмой, хотя и имеет абсолютно кошачье обличье.

Но при всей общности магии и религии между ними есть коренные различия. Во всяком случае церковь в эпоху средневековья и Возрождения не сомневалась в их существовании. Именно церковь всеми силами старалась подавить магию, тогда как ученые и натурфилософы упорно предавались магическим практикам.

После выхода в свет работы Торндайка уже никого не удивляет тот факт, что магия связана с наукой - и связана гораздо теснее, чем с религией, однако степень родства между магией и наукой до сих пор остается недооцененной. Удивительный и неоспоримый довод в пользу этого родства приводит Фрэнсис Йетс в своей работе "Джордано Бруно и герметическая традиция". Согласно его утверждению, величайшие ученые эпохи Возрождения, например, Фичино и Джордано Бруно, не только занимались магией, но и саму сущность их научной деятельности и их отношения к науке можно охарактеризовать как магическую. Поэтому сопротивление, которым церковь реагировала на некоторые открытия ученых в эпоху Возрождения, следует рассматривать как неотъемлемую часть ее непримиримого отношения к магии. У этих ученых магов христианская вера уживалась с тем самым магическим мировоззрением, с которым христианство вело борьбу со времен Симона мага; наука в те времена еще не выработала собственную систему мировоззрения и в значительной степени основывалась на предлагаемой магией.

Это объясняет, почему попытки провести различия между средневековой наукой и магией в большинстве своем оказались безуспешными. Несомненно, между ними есть некоторые определенные различия. Магия основана на традиции, наука зиждется на эксперименте; магия ищет власти и господства, наука стремится к знанию: наука предлагает материальные, а не спиритуальные, объяснения, тогда как магия нередко апеллирует к сверхъестественным силам. Но даже сегодня эти различия не всегда сохраняют силу, и тем более сомнительно их существование в эпоху средневековья и Возрождения; нельзя загонять себя в ловушку, сопоставляя современную науку со средневековой магией. Пожалуй, самым надежным критерием для разграничения магии и науки служит характер предлагаемых ими объяснений: магические толкования хода вещей, как правило, расплывчаты, неопределенны и основаны на оккультном ("тайном") знании, тогда как научные объяснения опираются, насколько это возможно, на взаимосвязи между четкими фактами. Впрочем, даже великие антропологи и историки науки, такие как Малиновский или Торндайк, видели в магии лишь псевдонауку; они не смогли понять, что магия предлагала очень последовательную систему мировоззрения, которую разделяли многие ученые. Грань между наукой и магией, не только высокой, но и низкой, порой трудно поддается определению.

Тончайшая связь существует между ведовством и высокой магией. Призывание космических сил и установление контроля над ними часто были сопряжены с обращением к духовным существам, названным "демонами", - либо теми, кто обращался к ним, либо ортодоксальными христианами, осуждавшими эту практику. Каббала, например, содержит подробную демонологию; и евреи, и христиане считали каббалистику ересью. Отголоски магических формул, жертвоприношений, ритуальных таинств, обратная декламация молитв и другие черты каббалистической высокой магии присутствуют в ведовстве.

Однако наиболее важной представляется связь ведовства с низкой магией, которая могла служить как благим, так и злым целям. В Средние века использование магии с целью причинения зла квалифицировалось как малефициум, и под эту категорию подпадало всякое преступление или зловредительство; в эпоху раннего средневековья с магом, уличенным в зловредном деянии, обходились как с обычным преступником. Сломал ли я вам ногу, столкнув вас с лестницы, или же разбил глиняную фигурку - и в том, и в другом случае я совершил преступление, за которое буду наказан. Позитивная магия существовала с молчаливого попустительства властей, хотя теоретически церковь считала, что любая магия, независимо от намерений того, кто занимается ею, основана на помощи демонов. Логика была проста: маг действует, подчиняя себе сверхъестественные силы; Бог и ангелы не могут быть объектами принуждения; значит, покоренные силы являются демонами и любая магия есть зло. Эта позиция имела под собой некоторые основания, известно, что во всем мире низкая магия наряду с механическими средствами использует обращения к духам. В Европе в основе этой практики лежало обращение к древним богам или местным духам, таким как эльфы и феи, которых средневековое христианство в конце концов классифицировало как малых демонов по аналогии с главными демонами, в круг которых входили основные языческие боги.

Слово "ведьма" и его эквиваленты в других языках часто использовалось в значении "колдунья", то есть "женщина, занимающаяся низкой магией". Одни и те же мотивы прослеживаются в европейском ведовстве и колдовских верованиях других культур; множество прямых и даже детальных параллелей опровергает идею о том, что европейское ведовство имеет исключительно теологическую природу и мало связано с фольклором. В европейском ведовстве можно выделить около пятидесяти различных мотивов, аналогии которым обнаруживаются в других культурах. Это способность ведьм вызывать волнения возуха (посредством воздушных путешествий или насылания порчи на погоду); перемещение в пространстве верхом на улье, помеле, клюке или с помощью других средств; состоящие на службе у ведьм и рыскающие по ночам животные; способность ведьм превращаться в животных; использование мазей в ведовских целях; ночные полеты (например, в Индии ведьмы летали по ночам обнаженными и пожирали человеческую плоть); сборища ведьм, проиcходившие в дни христианских праздников, заменивших прежние языческие праздники (например, Хэллоуин, отмечаемый 1 ноября, заменял канун Дня всех святых, изначально это был тевтонский праздник огня); вера в то, что пчелы являются злыми духами; ассоциация черного цвета лица, одежды и различных предметов с ведьмами и злыми духами; использование ведьмами лодок; способность ведьм покидать свою телесную оболочку; метла как орудие ведьмы, как средство защиты от ведьм и как проверка на ведовство (в некоторых местах считалось, что ведьмы не могут переступить через метлу); каннибализм ведьм; ассоциация ведьм с животными, особенно с кошками, собаками, лягушками, жабами, ящерицами, змеями, мышами, совами, свиньями, лошадьми и волками; особая власть ведьм над детьми и их склонность к пожиранию детей; хороводы ведьм, часто обнаженных; страх стать свидетелем пляски ведьм; перекресток дорог как место концентрации демонических сил; добровольный союз с дьяволом (этот мотив особенно выражен в европейском ведовстве; в других культурах меньше указаний на возможность заключения договора с демонами или на культ демонов, хотя чероки, например, верили, что можно продаться злым духам); ассоциация экскрементов с ведовством; вера в сглаз; домашние духи, часто в виде животных; выкапывание трупов ведьмами; ассоциация зеленого цвета наряду с черным с ведовством (зеленый был цветом фей); зайцы или кролики как домашние духи; пожирание человеческих сердец; ведьмы, насылающие болезни и смерть; ритуалы посвящения (но эти ритуалы столь разнообразны, что здесь трудно говорить о сколь-нибудь определенных взаимосвязях; в любом случае идея отречения от Бога и перехода на службу к дьяволу распространена только в европейском ведовстве); половые сношения между демонами и ведьмами; способность ведьм обращаться в невидимок; вязание узлов в различных целях, в том числе для того чтобы вызвать импотенцию; ассоциация наготы с ведьмами; вера в то, что ведьмы собираются по ночам; что они устраивают оргии; что они сосут человеческую кровь; представление о ведьме как о старухе; вера в то, что соль ослабляет ведьмовскую силу; и наконец, почти во всех культурах ведовство ассоциируется с женщинами.

Даже в европейской традиции мы не обнаружим четких границ между ведовством и колдовством. Ведьмы, или колдуны, могли носить одно из следующих имен: (1) стрикс, стрия, стрига или стригимага (исходное значение - ушастая сова, затем - ночной дух и вампир, и наконец, ведьма); (2) сортиарий или сортилег (то есть предсказатель, тот, кто читает судьбы ); (3) маска (иногда таламаска) - это название связано с ношением масок животных во время праздников; (4) ламия или лама (вампир); (5) малефик (тот, кто посредством магии чинит зло, малефициум); (6) скобакс (от греческого scops, ушастая сова, или от латинского scoba, метла); (7) газарий (от Catharus, еретик-катар); (8) вауденс (от Waldensis, еретик-вальденс); (9) herbarius (собиратель трав); (10) pythonissa (предсказательница); (11) factura (по-видимому, название происходит от латинского factus и означает "производящий" заклинания; (12) divinator (прорицатель); (13) математик (прорицатель); (14) некромант (гадающий по трупам; позднее было искажено и стало звучать как нигромант); (15) венефик /veneficus/ (тот, кто готовит зелья, обычно ядовитые); (16) tempestarius (вызывающий бури); (17) ncantator (маг, чародей, тот, кто произносит заклинания); (18) англосаксонское wicce или wicca (прорицатель или чародей; мужская форма wicca более распространена, чем женская wicce); (19) немецкое Hexe, происходящее от древнегерманского hagazussa (ночной дух, каннибал или колдун).

Очевидно, что европейское ведовство имеет тесные аналогии с колдовскими верованиями других культур и уходит корнями в традиции низкой магии. Однако ведовство шире магии. Одно из отличий европейского ведовства от низкой магии состоит в том, что ведьмы полагались на помощь духов. Но и это отличие не абсолютно, его можно оспорить по двум пунктам. Мы не знаем, в каких случаях и в какой мере ведьмы и колдуны сознательно прибегали к помощи духов. Кроме того, богословы и инквизиторы, особенно в XIII в., сами не видели разницы между ведовством и низкой магией: последнюю они относили к разряду ведовства и обвиняли колдунов в союзе с дьяволом, если не в официальном, то в молчаливом, утверждая, что магия невозможна без помощи демонов. Генри Э. Келли даже берет на себя смелость утверждать, что "в контексте христианской демонологии ведовством считается всякая деятельность, осуществляемая с помощью злых духов. С теологической точки зрения, нет разницы между ведовством, колдовством и магией". В отношении большей части христианской теологии это утверждение несправедливо, но оно стало истинным для теологов XV и XVI вв.

Более надежным критерием разграничения двух феноменов является степень почитания демонов и отступничества от Христа. В таком ракурсе их отношения можно проиллюстрировать следующей диаграммой. Из диаграммы ясно, что европейское ведовство правильнее понимать как религиозный культ дьявола, культ, выросший на почве низкой магии и народных преданий, но оформленный и определенный христианской культурой. Влияние христианства на европейское ведовство породило, в частности, идею шабаша, или ночных собраний ведьм, обычно под председательством дьявола, на которых происходило поклонение дьяволу и отречение от Христа. Другим продуктом христианской среды стала концепция ведовства как организованного культа, в противоположность индивидуальному малефицию, трактующая ведовство как извращенную форму религии.

Сложный характер взаимосвязей между ведьмами и злыми духами составляет отличительную особенность христианского ведовства. Существовали три разновидности злых духов: малые демоны, нередко выступавшие как домашние духи и унаследовавшие черты эльфов, фей и гномов из фольклорных преданий; старшие демоны, например, Вельзевул, Аштарт и Асмодей из иудео-христианской демонологии; и наконец, сам дьявол. Можно выделить по меньшей мере пять уровней во взаимоотношениях человека со злыми духами: заклинание, с помощью которого человек созывает духов и принуждает их выполнить свое желание (это гораздо легче проделать с демонами, чем с дьяволом); союз с духами без оформления договора; официальный договор, в котором человек обещает духам нечто взамен за их помощь; жертвоприношение, гомагиум или иные формы поклонения; и наконец, служение.

Именно идея заключения пакта со злыми духами наиболее прочно овладела умами схоластов и инквизиторов. Поскольку вера в демонов всегда была важным элементом иудео-христианской традиции, она не подлежала осуждению, хотя до XIII в. находились теологи, которые отрицали существование демонов или признавали его с оговорками. Начиная с XIII в. и по нарастающей в XV и XVI вв. подобные сомнения уже не допускались: отрицать могущество демонов означало навлечь на себя обвинение в ереси. Сам по себе факт одержимости демонами редко приравнивался к ведовству. Хотя в одержимости может быть элемент добровольности со стороны человека, как, например, в случае, когда человек призывает демона и впускает его в себя, чтобы предсказать будущее, в Новом Завете она трактуется как пленение человека злыми духами и продолжает считаться таковой на протяжении всего средневековья. Осуждению подлежал пакт, поскольку его заключение означало добровольное вступление в сделку с дьяволом или демонами. Идея пакта родилась в дохристианские времена; упоминания о ней можно найти, например, у язычника Лукана. Несмотря на то, что она звучит в трудах Блаженного Августина, в начале Средних веков она не получает широкого распространения. В христианской традиции первое упоминание о союзе человека с дьяволом мы находим в легенде о святом Василии (ок. 380 г.); но наибольшую известность получила легенда о святом Феофиле (ок. 540 г.) - в VIII в. она была переведена на латинский Павлом-Диаконом и с тех пор неуклонно набирала популярность. Первоначально пакт трактовался как юридический договор, признающий за каждой стороной определенные права, и упоминался в связи с высокой магией, как, например, в легендах о Герберте (ученый и священник десятого века) и Фаусте. В позднее средневековье заключение пакта предполагало присягу и иные формы поклонения дьяволу и потому приравнивалось к вероотступничеству и ереси.

Наиболее логичным представляется рассмотрение европейского ведовства как формы ереси, ибо, для того чтобы поклоняться христианскому дьяволу, нужно быть христианином. Ведовство неотделимо от ереси по меньшей мере в двух аспектах. Во-первых, сами схоласты и инквизиторы считали поклонение дьяволу ересью. Во-вторых, как писал в XVI в. Томас Степлтон: "Crescit cum magia haeresis, cum haeresi magia" (ересь растет вместе с магией, а магия - с ересью). Обе переживали стремительное распространение в XIII–XV веках, и в тех регионах, где была сильна ересь, было развито ведовство.

При том, что в отношении столь важного вопроса, как вопрос о реальности ведовства, последние утверждения явно составляют нечто вроде petitio principii, в действительности реальность ведовства не вызывает сомнений. Ведовство -совершенно реальный феномен, реальный в том смысле, что огромное множество людей - или даже все люди - верило в существование ведьм, и эта вера сама по себе составляет исторический феномен. В XIV–XVII вв. одержимость верой в демонов, ведьм и магию достигла такого размаха, что пронизывала буквально каждый аспект жизни людей; в те времена ведьмы занимали ровно то же место в народном сознании, какое занимают сейчас коммунисты в воображении консерваторов или империалисты в фантазиях нынешних последователей Че Гевары. Современная историческая наука не может сидеть на двух стульях сразу; если мы признаем народную веру в стигматы и Богородицу, мы не можем отрицать шабаши и явления дьявола, объявляя их хитрыми выдумками схоластов и инквизиторов.

Но имеет ли под собой вера как исторический феномен объективные основания? Ответить на этот вопрос непросто. Затруднения связаны не только с философской проблемой определения объективности, но также с антиведовской направленностью письменных источников. Но еще более важной в этой связи представляется методологическая установка историков. Если мы будем рассматривать европейское ведовство как самостоятельное явление, не связанное ни с ересью, ни с колдовством, ни с фольклорными традициями, но вмещающее в себя все сверхъестественные элементы, которыми наделила его инквизиция, включая ночные полеты и бесстрастные половые сношения ведьм с демонами, мы, скорее всего, придем к отрицательному ответу. Когда вас спрашивают "Вы действительно верите в ведовство?", это обычно означает, что спрашивающий интересуется, верите ли вы во все те глупости, которые приписывались ведьмам фантазиями средневекового человека, и вы просто вынуждены ответить "нет". Но если подойти к рассмотрению ведовства в контексте общемирового феномена поклонения дьяволу и веры в ведьм, ответ на поставленный вопрос будет иным. Как заметил Арагон, "вне математики слово "невозможно" свидетельствует о неосмотрительности того, кто произносит его".

В рамках исторической науки можно говорить по меньшей мере о восьми интерпретациях европейского ведовства, различающихся степенью скептического отношения к феномену (перечислены в порядке убывания скептицизма). (1) В Средние века никто в действительности не верил в ведовство. Это была злая выдумка инквизиторов и прислуживавших им теологов, которые разжигали в народе страх перед ведьмами, стремясь к личному обогащению и укреплению своей власти. (2) Царившая в средневековом обществе атмосфера суеверия способствовала тому, что многие люди (в том числе инквизиторы и теологи) искренне верили в существование ведьм и подозревали друг друга в ведовстве, но никто не считал себя причастным к ведовству. (3) По крайней мере некоторые женщины были убеждены в том, что они ведьмы. (4) Некоторые вещи, в которые верили эти ведьмы, и отдельные элементы приписываемых ведьмам практик имели место в действительности и брали начало в древних языческих культах, фольклоре, колдовстве и ереси. (5) Ведовские верования и проделки ведьм, описанные в источниках (главным образом в судебных протоколах), в большинстве своем реальны. Ведьмы действительно поклонялись дьяволу; они действительно совершали то, что приписывалось им, хотя ведовская практика находилась в постоянном развитии. (6) Внешне культ ведьмы не претерпел сколь-нибудь существенных изменений с древних времен (так считают Маргарет Мюррей и современные оккультисты). (7) Фантасмагории, такие как ночные полеты ведьм и их оборачивание в разных животных, реальны. (8) Эти фантасмагории не только реальны, но имеют сверхъестественную природу; они доказывают существование дьявола и его приспешников.

С исторической точки зрения все перечисленные позиции, за исключением последней, допустимы. Историк не имеет права придерживаться последней позиции (он не может даже оспаривать ее), поскольку история изучает события, имеющие человеческую природу, и причины этих событий. История по определению, как и естественные науки, не может заниматься рассмотрением сверхъестественных явлений. Что касается остальных семи пунктов, то здесь самым плодотворным представляется следующий подход: чем более сомнительными выглядят постулируемые факты с точки зрения житейского опыта и в контексте иных данных, тем более вескими должны быть доказательства их достоверности, чтобы преодолеть инерцию мышления, порождающую обоснованный скептицизм. С другой стороны, скептицизм не должен перерастать в догматизм; Алан Ричардсон убедительно критикует тавтологичный скепсис Юма в отношении чудес: "Не существует исторических обобщений (или исторических законов), которые снабжали бы нас заранее готовым ответом на вопрос, могло или не могло произойти то или иное событие; историческое обобщение - это не априорное условие, а результат изучения фактов". Хороший историк отличается непредубежденностью ума и свежим взглядом на вещи.

Исходя из этих общих принципов скептицизма, мы можем сразу же исключить альтернативу под номером семь; шестая альтернатива, несмотря на множество доводов (не всегда качественных) мюрревского и оккультистского толка, также не выдерживает проверки фактами. Минимальное понимание средневекового христианства заставляет отмести первую альтернативу, и исторические свидетельства резко ограничивают вероятность второй. Ответ на вопрос о реальности ведовства находится, очевидно, в диапазоне между третьей и пятой альтернативами.

Даже признавая влияние схоластов и инквизиторов и принимая утвердившееся в XV столетии определение ведовства, мы обнаруживаем, что имеем дело со вполне реальными феноменами. Примерно 30% обвинений против ведьм, выдвинутых инквизицией в те времена, связаны с колдовством, около 25% - с другими фольклорными традициями и примерно 25% - с предшествующими ведовству ересями. Если вы признаете - а это признают все историки - что в европейском обществе, как и в большинстве культур, существовало и практиковалось колдовство и были распространены различные ереси, если вы соглаcны с тем, что в Средние века в народе была сильна вера в магию и распространены разнообразные магические практики,- а с этим согласится любой историк, знакомый с источниками,- вы просто вынуждены заключить, что примерно 80% приписываемых ведьмам преступлений связаны с явлениями, не имеющими ничего общего с теологическими измышлениями. Остальные 20% обвинений были выдвинуты по мере формирования официальной концепции ведовства его противниками; лишь некоторые из них являются результатом измышлений схоластов и инквизиторов, которые, не жалея красок, расписывали ужасные деяния еретиков, но практически все обвинения, за исключением идеи шабаша, сформировались прежде, чем инквизиционное судопроизводство распространилось на ведьм. Ясно, что многие преступления, приписываемые ведьмам, физически невозможны, что многие люди были невинно осуждены по обвинению в ведовстве; отрицать это значит признать существование ведьм реальностью.

Определение ведовства, от которого отталкиваемся мы, характеризуется логической выдержанностью, последовательностью и отсутствием внутренних противоречий; оно дает нам возможность исследовать происхождение и развитие ведовских практик в Средние века. Используемое определение, в отличие от других, не расширяет границы ведовства путем отождествления его с колдовстом, но и не ограничивает феномен теми чертами, которые приписывались ему в разгар охоты на ведьм, и поэтому позволяет проникнуть в его суть. Ведовство - это составное явление, объединившее в себе элементы фольклора, колдовства, демонологии, ереси и христианской теологии. Самый плодотворный подход к проблеме видится в том, чтобы принять определение ведовства, выработанное схоластами и инквизиторами в XV веке, и затем поискать в глубине веков компоненты этого определения, проследить их происхождение, развитие и процесс постепенного слияния. Самым точным следует считать определение, отражающее эволюцию феномена. В конце концов ведовство - это то, что о нем думали.

Но что входило в круг представлений о ведовстве? В классический период можно выделить следующие характерные компоненты ведовства: (1) берущие начало в колдовстве (приблизительно 31%) - оборотничество, перемещения ведьм верхом на различных предметах, каннибализм, детоубийство, использование мазей, домашних духов, вызов демонов с помощью заклинаний, ночь как время разгула ведьм; (2) вытекающие из других фольклорных традиций (23%) - богиня Диана, дикие пляски, "хорошее общество", дикий человек и дикая охота, инкубы и прохождение сквозь закрытые двери и стены; (3) связанные с еретичеством (27%) - определение ведовства как секты, тайные собрания, глумление над распятием и иными священными символами христианства, официальное отречение от церкви, синагога, оргии и пиршества; (4) компоненты, привнесенные теологами (19%), - пакт, печать дьявола, поклонение дьяволу, жертвоприношение и присяга дьяволу; непристойный поцелуй и шабаш. Идея шабаша появляется только в конце XV в.; в Средние века не было ни шабаша, ни черной мессы, и потому неверно считать их компонентами средневекового ведовства.

Процесс соединения и сплавления перечисленных элементов в феномен ведовства включает в себя постепенное приращение различных верований и ритуалов, но было бы упрощением рассматривать его как простое накопление, когда результат определяется последовательным сложением элементов. История ведовства - это история аккультурации, при которой элементы одной культуры, проникая в другую культуру, не только аккумулируются в ней, но сплавляются с ее элементами, приобретают иное толкование и в конце концов трансформируются. Говоря об аккультурации, мы должны определить, откуда берут начало вышеперечисленные компоненты ведовства, как происходил процесс их передачи, как и почему они трансформировались и какие смысловые изменения лежат за изменением их формы.

Географически диапазон нашего исследования ограничен регионом, характеризовавшимся сравнительно высокой степенью религиозного и социального единства, а именно теми странами средневекового христианского мира, которые были объединены властью римско-католической церкви. Мы не рассматриваем колдовские верования Восточной Европы и стран нехристианского мира, поскольку они развивались самостоятельно и существенно отличались от западноевропейского ведовства, которое, в сущности, было формой протеста против католической церкви. Мы исключаем из рассмотрения и высокую магию на том основании, что она практически не связана с ведовством, а также все случаи низкой магии или простого колдовства, в которых элемент протеста отсутствует. Многочисленные судебные процессы, перечисленные и прокомментированные Хансеном и Ли, в которых речь идет о простом колдовстве, также не являются предметом нашего исследования. Если говорить о хронологических границах исследования, то оно охватывает промежуток времени между IV веком, когда христианство утвердилось в качестве легальной религии Римской империи, и публикацией "Молота ведьм" (Malleus Maleficarum) в 1486–1487 годах, завершившего формирование классической картины ведовства. Цель данного исследования состоит в том, чтобы проследить истоки ведовства в контексте средневекового общества, и потому оно не распространяется на XVI–XVII вв., когда охота на ведьм приобрела характер массового безумия.

Согласно нашей теории, преемственность разнообразных явлений, объединяемых понятием "ведовство", тянется от древних языческих верований и ритуалов через Средние века к классическому ведовству XV в. и заканчивается XVIII веком. Но эта преемственность была абсолютно бессознательной - в ней нет структуры, нет соответствующих институтов или догматов. Она складывалась из магического мировоззрения, колдовских практик, народных обрядов (в первую очередь, связанных с земледелием и охотой) и готовности игнорировать или идти наперекор власти и общественному мнению посредством общения со сверхъестественными силами, которые церковь считала злыми. Поскольку эта преемственность была неустойчивой и зачастую лишь смутно очерченной, огромную силу имели общеустановленные представления о ведовстве, как богословские, так и народные. Иными словами, ведьмы делали то, чего от них ждали. В раннесредневековье ведовство отчасти представляло собой пережиток язычества и магии, а отчасти являлось продуктом их трансформации христианством.

Где-то после 700 г. развитие ведовства стало протекать под влиянием реформистской ереси. Начиная примерно с 1140 г. движение катар, подчеркивавшее власть Сатаны и во многих местах сыгравшее роль преемника реформизма, способствовало дальнейшей трансформации ведовства. Обрастание церкви различными институтами, особенно учреждение института папства, наряду с подъемом схоластической философии и ростом народного рвения, нашедшего выражение в антисемитизме, фанатизме и крестовых походах, также внесло свою лепту в формирование феномена. В 1230-х гг. была учреждена инквизиция, и с начала XIV в. она принимает активное участие в формировании образа ведьмы, посредством пыток вынуждая обвиненных сознаваться в преступлениях, заданных схоластическими определениями ведовства. В XIII–XIV вв. ведовство испытывало на себе влияние дуалистических ересей; углубляющийся экономический, политический и социальный кризис средневекового общества стал благоприятной почвой для различных форм протеста, самой значительной из которых было ведовство. И наконец, между 1420 и 1487 годами схоласты и теоретики-инквизиторы путем убеждения и насилия утвердили образ ведьмы, ставший классическим и сохранявшийся вплоть до XVIII в.

Фото: Vladimir Nikulin/Rusmediabank.ru

Принадлежность к женскому полу

Старость

Слишком юный возраст

Нищета и бродяжничество

Достаток

Наличие подруг

Профессия повитухи

Наличие внебрачных связей

Наличие или отсутствие детей

Поведение, не вписывающееся в общие рамки

Различные телесные дефекты

Испорченные молочные продукты

Занятия гаданиями или ясновидением

Нарушение любых библейских правил и законов

Любопытно, сколько этих правил вы нарушали за свою жизнь? И что стало бы с вами, живи вы в пуританскую эпоху?

ВЕДЬМА

Как и во многих других традиционных обществах, вера в существование ведьм в средневековой Европе была неотъемлемым компонентом народной культуры. Люди верили в то, что существуют женщины и мужчины, обладающие магической способностью совершать действия, которые могут причинить вред окружающим; вызвать смерть или болезнь, нанести ущерб посевам, скоту и имуществу. Подобные поверья были распространены в Европе как в языческие, так и в христианские времена. Древние германцы и скандинавы видели в некоторых женщинах прорицательниц и провидиц, обладающих сверхъестественной силой. Их остерегались и вместе с тем нередко прибегали к их помощи. Однако содействие колдуньи считалось предосудительным. Герой одной саги получает совет обратиться к колдунье для того, чтобы преуспеть в своем деле; отвергая этот совет, он заявляет: «Я не хочу, чтобы будущая сага обо мне была испорчена».

Тем не менее, если верить памятникам древнескандинавской литературы, к магии прибегали и знатные люди, и скальды, и простолюдины. Христианское духовенство учило, что единственный источник сверхъестественных явлений — Бог, и лишь на его милость и вмешательство могут рассчитывать верующие. Чудо было оправдано лишь в той мере, в какой его творили святые, ибо они действовали, повинуясь воле божьей. Веру же в ведьм и эффективность их колдовства церковь раннего средневековья истолковывала как дьявольское внушение (Canon episcopi, X в., в XII в. включенный в «Декрет Грациана»). Тем не менее поверья, связанные с ведьмами (striga, Holda, Diana), упорно сохранялись в народе. Люди верили в то, что ведьмы способны принимать облик животных и других существ, летать по ночам и собираться в определенных местах на свои колдовские сборища.

К.Гинзбург полагает, что в основе рассказов о ведьмах, их ночных полетах и шабашах лежала древняя мифология, в которой культ мертвых объединялся с культом плодородия; ученый находит указания на пережитки этих поверий по всей Европе и связывает их с палеоазиатскими истоками, в частности с шаманизмом. Эти мифы владели сознанием части сельского населения. Напротив, М. Меррей (вслед за Дж. Фрезером), доверяя признаниям, исторгнутым судьями у обвиненных в колдовстве женщин, отстаивала тезис о реальности тайных союзов, в которые якобы объединялись ведьмы, поклонявшиеся «рогатому богу»; эта точка зрения отвергнута современной наукой. Не пользуется ныне поддержкой и идея Ж. Мишле о том, что ведьма была живым воплощением протеста средневековых женщин против тирании мужчин.

Знахарство, связанное с магическим использованием сил и явлений природы, было существенной и неотъемлемой стороной жизни аграрного общества. Между доброй знахаркой, способной лечить травами и другими снадобьями, заклинаниями и заговорами, и злой колдуньей, которая могла накликать несчастье и «навести порчу», не было четкой разграничительной линии, и первая легко могла быть превращена в сознании окружающих во вторую. Наряду с верой в существование ведьм, способных причинять вред, имела хождение вера в добрых колдуний и колдунов, которые время от времени вступают в борьбу со злокозненными ведьмами, защищая урожай, здоровье и имущество людей. Таковы, например, фриульские benandanti (букв, «благоидущие»), попавшие в кон. XVI — нач. XVII вв. в поле зрения инквизиции.

На протяжении всего средневековья церковь стремилась противодействовать языческим «суевериям», которые выражались в магических действиях и формулах и, с ее точки зрения, противопоставляли волю отдельного человека божественному провидению. Тем не менее в раннее средневековье духовенство, осуждая подобную практику, отрицало существование ведьм и выступало против тех крестьян, которые время от времени устраивали над ними расправы. Обрисованная выше картина в основных своих чертах едва ли содержит нечто свойственное одному лишь средневековому Западу. Сходные феномены изучены этнологами и на неевропейском материале. Однако в определенный исторический период положение коренным образом изменилось, и Европа стала ареной, на которой развернулась не имеющая себе параллелей охота на ведьм.

В XIII в. отношение теологов к вере в ведьм переживает решительный перелом. Теперь духовенство признает реальность ведьм, приписывая им способность творить злые дела и колдовство (maleficia). Эти деяния производятся ведьмами, согласно учению церкви, не их собственными силами, но в результате их союза с дьяволом. Они заключают с ним договор, обязуясь выполнять все его приказания и вступая с ним в половую связь. Дьявол присутствует на шабашах - тайных сборищах ведьм, где творятся всяческие бесчинства. Возглавляемые дьяволом ведьмы образуют, в глазах духовенства, своего рода «антицерковь», обряды которой представляют собой церковные ритуалы, вывернутые наизнанку. Участницы этой «антицеркви» якобы предаются беспутству и совершают человеческие жертвоприношения, изготовляя из плоти убитых ими младенцев магические снадобья, необходимые для колдовства.

Народная вера в существование ведьм, получившая отныне поддержку церкви, соединилась с демонологическим учением богословов, и в результате этого симбиоза возникла та мрачная идеология, которая в конце средневековья послужила обоснованием широких и длительных преследований т. н. ведьм. Весьма симптоматично, что демономания и охота на ведьм распространились не в «темное» раннее средневековье, а в конце средневековой эпохи. Они достигают наибольшего размaxa в XVI—XVII вв., т.е. во времена Возрождения и Реформации. Именно в этот период в теологическом учении, проповеди и в общественном сознании возрастает роль дьявола; это время отмечено резким усилением всяческих коллективных фобий, в частности страха перед концом света, приходом Антихриста и Страшным судом. В качестве «козлов отпущения», на которых христиане перекладывали бремя собственной греховности и вины перед Богом, выступали еретики, иудеи и ведьмы.

Обвинения женщин (а иногда и мужчин) в колдовстве и в сношениях с дьяволом во многом повторяли те обвинения, которые в предшествующий период предъявлялись приверженцам еретических сект. Но если число сектантов и евреев было ограничено, то обвинения в колдовстве могли быть предъявлены кому угодно. Отправляя на костер ведьм, коллективы христиан как бы освобождались на время от психологической напряженности. Сожжения ведьм происходили на городской площади, при большом стечении народа, после чего для судей и других участников расправы устраивался торжественный пир (за счет имущества, конфискованного у жертвы или, если его недоставало, за счет общины): христиане одержали новую победу над дьяволом!

Гонения против ведьм, начавшись в альпийских районах, затем охватили значительную часть Европы. Источником преследования ведьм нередко были обвинения соседей, якобы пострадавших от злокозненных действий женщин, подозреваемых в колдовстве. Однако судей интересовали не столько эти деяния, сколько то, не находилась ли обвиняемая в союзе с дьяволом, и именно эти вопросы оказывались в центре внимания трибунала. Для получения соответствующего признания применялись самые жестокие пытки. Нередко предполагаемых ведьм подвергали испытанию водой: в нее бросали связанную по рукам и ногам женщину, и если вода, чистая стихия, выталкивала жертву, то это служило доказательством ее вины. Другое испытание заключалось во взвешивании обвиняемой: поскольку верили в полеты ведьм, то предполагалось, что они весят меньше обычного.

Применялось также «испытание слезами»: подозреваемой зачитывали отрывок из Библии, и если она при этом не проливала слез, то ее связь с дьяволом считалась доказанной. Обоснование необходимости применения жесточайших пыток судьи видели в том, что в ведьму якобы вселилась нечистая сила, которая препятствует обвиняемой признаться в своих maleficia; воздействуя пыткой на ее тело, судьи, как они были уверены, боролись за спасение ее души. Новым уголовным законодательством, введенным в ряде стран Европы в XVI в., колдовство было отнесено к категории «исключительных преступлений» (crimen exceptum), что окончательно развязало руки судьям. В большинстве случаев пытки приводили в конце концов к «признанию» женщины в связи с дьяволом, после чего выносился приговор, обрекавший несчастную на сожжение на костре.

Признание обвиняемой в том, что она ведьма, было обязательным условием для вынесения приговора. В деревнях и городах появлялись самозванные «специалисты», утверждавшие, будто могут безошибочно распознать ведьму по внешнему виду. Считалось, что на теле ведьмы дьявол оставил свою «печать» в виде родимого пятна или точки, невосприимчивой к боли. На теле подозреваемой ведьмы выбривали все волосы и кололи его иглами с целью обнаружить подобные точки. С особым упорством судьи допытывались у обвиняемой, кто, кроме нее, посещал шабаши, после чего оговоренные ею лица в свою очередь подвергались аресту и пыткам, и таким образом возникала «цепная реакция», преследования ширились, охватывая вся большее число жертв.

Ужесточению гонений на ведьм способствовали сочинения некоторых инквизиторов и богословов XV в. (в частности трактат доминиканского теолога Иоганнеса Нидера, 1437 г.), но в особенности папская булла Summis desiderantes (1484 г.) и трактат «Молот ведьм» (Malleus maleficanim) доминиканцев Инститориса (Кремера) и Шпренгера (1486/87 гг.). «Молот ведьм» основывался на учебниках по расследованию и искоренению ересей и стал главной «энциклопедией» колдовства, на которую ориентировались в своих демонологических представлениях инквизиторы, клирики и судьи. В «Молоте ведьм», проникнутом предельным антифеминизмом, говорится о том, как демоны и ведьмы совращают людей и побуждают их к заключению договора с дьяволом, как ведьмы справляют свои шабаши и вредят людям.

С этого времени на протяжении двух столетий не иссякал огромный поток демонологической литературы, в которой богословы и юристы всячески обосновывали необходимость охоты на ведьм. Среди авторов ученых трактатов, направленных против ведьм, были и такие известные мыслители и писатели, как, например, Жан Боден (1580 г.), один из создателей теории государственного права, развивавший идеи тираноборчества и веротерпимости. Появлявшиеся время от времени сочинения, в которых высказывались сомнения и выдвигались возражения против разгула гонений на ведьм (таков трактат немецкого иезуита Фридриха Шпее, 1631 г.), не могли остановить или уменьшить размах преследований.

Отношения между нечистой силой и ее слугами моделировались по образцу ленных связей. От сер. XVII в. сохранились два документа, оформлявшие договор между неким французом и дьяволом; эти документы рассматривались в парижском суде. В первом из них, составленном, как в нем записано, в преисподней, этот человек присягал на верность князю тьмы, отрекаясь от Господа и обязуясь быть верным вассалом дьявола. Подписанный там же другой документ подтверждал принятие дьяволом нового подданного и обещал ему всяческие земные блага на срок в 20 лет, после чего грешник поступит в полное его распоряжение.

Кто были жертвы охоты на ведьм? Преимущественно женщины, но во многих случаях и мужчины. Предубеждение против женщин, издавна свойственное духовным лицам и монашеству, которые подчас видели в них орудие в руках дьявола, открывало ворота для прямой враждебности. Образ одинокой старухи, которая находится вне коллектива, и, в силу этого, внушает ему суеверные подозрения (вспомним Бабу Ягу народной сказки),— скорее стилизация, нежели отражение действительного положения дел, ибо обвинения в колдовстве предъявлялись и социально полноценным соседям. Среди т. н. ведьм были и старые, и молодые, и преуспевающие, и бедные. Бургомистру одного немецкого города, обвиненному в колдовстве (нач. XVII в.), удалось тайком из тюрьмы переслать своей дочери письмо, в котором он пишет, что, не выдержав пыток, был вынужден признать предъявленные ему обвинения в maleficia и в служении дьяволу, но умоляет своих ближних не верить этим «откровениям».

Обвинения в колдовстве нередко использовались для расправы с политическими противниками и личными врагами. С точки зрения изучения психологического климата, в котором развертывалась охота на ведьм, особый интерес представляют случаи, когда отдельные женщины и девушки добровольно, еще до предъявления им каких-либо обвинений, заявляли, будто находятся в связи с нечистой силой и служат ей. Видимо, под влиянием широко распространившихся представлений о ведовстве некоторые психически неустойчивые и склонные к фантазиям или попросту ненормальные лица искренне воображали себя ведьмами: таков был, очевидно, один из извращенных способов самоутверждения особ, в остальном ничем не замечательных.

Проверка испанским инквизитором судебного расследования дела о девочках, признавших себя ведьмами (процесс в Загаррамурди, Страна басков, нач. XVII в.), обнаружила их невинность, и они были оправданы. В ряде случаев жертвами процессов над ведьмами стали женщины, малолетние дети или внуки которых, наслушавшись легенд о шабаше, рассказывали, будто участвовали в нем и получили подарки от нечистой силы. Дети также нередко делались жертвами преследований. Гонения на ведьм не шли непрерывно, они то вспыхивали, разрастаясь до угрожающих размеров, то угасали. Установить корреляцию между протеканием этих процессов с другими явлениями духовной и социальной жизни в высшей степени трудно. Интенсивность преследований ведьм была различна как в разные периоды, так и в отдельных странах. В Англии пытка не применялась, и, соответственно, осужденных ведьм было меньше.

Относительно немногочисленны были ведовские процессы в Италии, где папство проявляло в этом отношении осторожность. Напротив, наблюдался разгул преследований ведьм в Германии, Франции и Нидерландах. С одинаковым усердием ведьм преследовали как в католических, так и в протестантских странах. Высказывалось предположение, что гонения на ведьм и на еретиков как бы сменяли друг друга: внимание преследователей и общества время от времени переключалось с одних на других: поиск же внутренних врагов христианства оставался неизменным. Причины перерастания преследований ведьм в общеевропейский процесс огромной важности как в политическом и религиозном, так и в социально-психологическом отношениях остаются спорными для исторической науки.

Часть исследователей склоняется к социологическим объяснениям: они связывают охоту на ведьм с расслоением деревни в XVI—XVII вв., жители которой, ранее оказывавшие материальную помощь бедным, теперь отказывают им в ней, тем самым способствуя их выталкиванию из коллектива и провоцируя их на враждебные действия; среди этих маргинальных элементов, согласно точке зрения К. Томаса, А. Макфарлена и Р. Мюшамбле, прежде всего и появляются так называемые ведьмы. Но подобная интерпретация кажется односторонней, ибо, как мы видели, обвинения в maleficia выдвигались против лиц самого разного социального статуса и имущественного состояния.

Обосновывая свою фольклорную теорию, К. Гинзбург подчеркивает, что религиозные и психологические феномены не могут быть поняты посредством их редуцирования к феноменам социально-экономического плана. Тем не менее едва ли можно не принимать во внимание ту в высшей степени сложную социально-экономическую и политическую ситуацию, которая сложилась в Европе XVI-XVII вв. и порождала психологическую нестабильность, способствовавшую распространению всяческих страхов. Взаимодействие исконной народной веры в существование ведьм с ученой демонологией представляло собой встречу двух религиозно-культурных традиций - фольклорной и ученой. Но эта встреча была во многом роковой для средневековой народной культуры.

Используя суеверия простолюдинов, церковь перетолковала их таким образом, что оказалась способной нанести народной культуре, частью которой являлись магия и миф, мощный удар. В ходе охоты на ведьм народные культурные традиции, праздники и обычаи, по отношению к которым церковь проявляла известную терпимость в предшествовавший период, были демонизированы, оттеснены и частично подавлены. Невозможно установить хотя бы приблизительное число жертв охоты на ведьм. Местные архивы еще недостаточно изучены, к тому же многие протоколы допросов и приговоры были преданы огню вместе с их жертвами. В ряде местностей преследования ведьм достигали такого размаха, что почти вовсе не оставалось женщин, свободных от обвинений. По временам гонения на ведьм приобретали характер массовых психозов.

Гонения на ведьм начинают ослабевать на рубеже XVII и XVIII вв. Причины прекращения преследований также не вполне выяснены. Едва ли удовлетворительно прежнее объяснение, согласно которому «свет Просвещения» развеял «мрак средневековья». По-видимому, постепенно изменилось общественное мнение. Стали сдвигаться границы между естественным и сверхъестественным, возможным и невозможным. Наступило психологическое истощение общества, столь долго терроризируемого борьбой против дьявола и его прислужниц — ведьм. Одним из отдаленных рецидивов демономании явился процесс над группой женщин в Салеме (Массачусетс, Новая Англия), происшедший в 1693 г. Многочисленные секты и союзы ведьм и колдунов, ныне крикливо заявляющие о себе, не имеют никакого отношения к ведьмам средневековья.

Гинзбург К. Образ шабаша ведьм и его истоки // Одиссей. Человеке истории. 1990. М., 1990. С. 132-146; Гуревич А.Я. Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства. М. 1990. С. 308-375: «Ведьма в деревне и перед судом»; Шверхофф Г. От повседневных подозрений к массовым гонениям. Новейшие германские исследования по истории ведовства в начале Нового времени // Одиссей. Человек в истории. 1996. М., 1996. С. 306-330.