Целью культурной революции провозглашенной большевиками было. Шпаргалка: культурная революция в ссср

Преобразования в социальной и экономической сферах шли параллельно с изменениями в сфере духовной. Политика большевиков в первые послереволюционные годы получила название "культурной революции". Перед властью стояли две проблемы: старой российской интеллигенции и идеологизации культуры.

Интеллигенция, являющаяся носительницей знаний и национальной культуры, в массе своей отнеслась к Октябрьской революции настороженно, а отчасти - даже враждебно. Некоторые примкнули к Белому движению, а затем эмигрировали. Идеологической платформой ряда деятелей культуры становился изданный в 1921 г. за границей сборник статей "Смена вех". Авторами его были публицисты либерального толка, полагавшие, что большевикам удалось прекратить анархию и начать строительство новой государственности. "Сменовеховцы" призывали оказывать им всемерную поддержку, надеясь, что со временем новая власть утратит свой экстремизм и станет демократической.

Первоначально власти поддерживали подобные настроения и стремились привлечь старую интеллигенцию к сотрудничеству, создавая специалистам естественного и технического направлений нормальные (по сравнению с основной массой населения) условия для работы. На благо страны трудились химики Н. Д. Зелинский и Н. С. Курнаков, создатель геохимии и биохимии В. И. Вернадский, основоположник современного самолетостроения Н. Е. Жуковский. Академики И. М. Губкин и А. Е. Ферсман руководили геологоразведочными экспедициями. Трудились физики П. Л. Капица и А. Ф. Иоффе, создатель космонавтики К. Э. Циолковский, в области ракетостроения исследованиями занимался Ф. А. Цандер.

Ученые-гуманитарии, напротив, работали на собственном энтузиазме и часто вопреки воле властей.

Большие изменения произошли в среде литераторов. По существу, серебряный век угасал, и литераторы оказались по разные стороны баррикад. Одни не смогли сосуществовать с новой властью и выбрали эмиграцию (К. Д. Бальмонт, 3. Н. Гиппиус, Д. С. Мережковский, И. А. Бунин); другие продолжали жить и работать на Родине, не принимая большевистскую идеологию (А. А. Ахматова, А. А. Блок, М. А. Булгаков и др.), третьи же, полагая, что революция обновит страну, приняли ее (В. В. Маяковский, А. С. Серафимович и т. д.).

Эмиграция стала частым явлением среди деятелей искусства. За границей оказались музыканты и певцы (С. С. Прокофьев, С. В. Рахманинов, А. К. Глазунов, Ф. И. Шаляпин, А. А. Вертинский), художники (И. Е. Репин, К. А. Коровин, Марк Шагал).

Большевики предпринимали шаги по воспитанию новой интеллигенции и идеологизации науки и культуры. Была начата кампания по ликвидации неграмотности, открыта сеть стационарных и передвижных библиотек, в изобилии снабжавшихся периодическими изданиями и брошюрами политического содержания.

Некоторые деятели науки и культуры, несогласные с идеологией нового режима, в 1921- 1922 гг. были обвинены в "контрреволюционном заговоре", подверглись арестам и физическому уничтожению. Были расстреляны ученый-химик М. Тихвинский и известный поэт Н. С. Гумилев. В 1922 г. из страны были выдворены многие ученые, чьи имена составили золотой фонд не только отечественной, но и мировой науки. Это социолог П. А. Сорокин, историки А. А. Кизеветтер, А. В. Флоровский, А. Боголепов, философы И. А. Ильин, Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, Н. О. Лосский и др. Из библиотек были изъяты их труды.

Для ужесточения цензуры был создан в 1922 г. Главлит, а годом позже - Главрепертком (должен был контролировать репертуары театров).

В 1918 г. началась перестройка народного образования. Новая школа создавалась как единая, общедоступная, ведущая обучение на родном языке. Школа обеспечивала непрерывность образования от дошкольных учреждений до вузов. Открываются новые университеты и институты. До революции было 72 высших учебных заведения, а к 1928 г. уже 90.

Декрет 1918 г. предписывал принимать в вузы преимущественно представителей рабочего класса и крестьянства. При институтах создаются рабочие факультеты (рабфаки), выпускники которых составляли к 1925 г. половину всех специалистов.

В регионах идет создание письменности для национальных меньшинств (мордва, чуваши, мари, народы Севера).

20-е годы дали культуре новые имена. В организациях Пролеткульта начинали свой творческий путь режиссеры С. М. Эйзенштейн и И. Пырьев. Писатели А. А. Фадеев, А. С. Серафимович, И. Э. Бабель, Д. А. Фурманов стояли у истоков соцреализма, в сатирическом жанре работали М. М. Зощенко, И- А. Ильф и Е. П. Петров.

Большое влияние на культурную жизнь страны стали оказывать Пролеткульт и РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей, образованная в 1925 г.), которые проповедовали чистую "пролетарскую культуру" и оценивали литературные произведения с точки зрения социального происхождения их авторов.

С первых месяцев установления своей власти большевики начали наступление на церковь. Декретом от 23 января 1918 г. церковь была отделена от государства, а школа - от церкви, в 1922 г. новый декрет о конфискации церковных ценностей в пользу голодающих по сути узаконил грабежи церковного имущества, репрессии против деятелей церкви и верующих. В тюрьме оказался и глава Русской православной церкви патриарх Тихон. Появилась организация "Союз воинствующих безбожников", которая вела антирелигиозную пропаганду.

Таким образом, партия получила монополию не только на воспитание "новой личности", но и на духовную жизнь общества.

Первой собственно культурной задачей, вставшей перед новой, большевистской, властью, стало сохранение культурного наследия, всего богатства духовной культуры, накопленного предшествующими поколениями, защита его от вполне, может быть, исторически оправданного гнева тех классов и слоев российского общества, которые были в течение веков отлучены от элитарной, интеллигентской культуры, защита многовековой российской (фактически – дворянской) культуры от народного бунта, по словам классика, «бессмысленного и беспощадного». Как уже было показано выше, защищать культуру приходилось не только от внекультурного (по отношению к указанному культурному слою) народа, но и от экстремизма делателей «новой» культуры – сторонников классового искусства, с одной стороны, и художников, устремленных в будущее (футуристов), с другой.

Правда, нужно отметить, что нуждавшийся в защите от революционной стихии пласт художественной культуры был достоянием только так называемой «чистой» публики, составлявшей в российском обществе заведомое меньшинство. Так что «справедливый» антикультурный бунт, сопутствовавший приходу к власти большевиков, прикрывавшихся интересами трудящегося населения, представлял собой в конечном смысле бунт против «чужой», «высокой» культуры. Действительно, крестьянство, значительная часть городских наемных работников, а также и большинство тех, кто в результате революции из «никем» стал «всем», то есть тех, кто получил возможность принимать государственно значимые решения в сфере культуры, были совсем не антикультурны, они не противостояли этой самой интеллигентской и чуждой им культуре, но были инокультурны: культура русского народа (остатки язычества, соединенные с православием, фольклор) и культура русской интеллигенции (перенесенная и адаптированная на русской почве Петром и его последователями европейская культура) – это были два практически слабо пересекающихся мира.

«Такой дикой страны, – писал В.И.Ленин, характеризуя социально-культурную ситуацию предреволюционной России, – в которой бы массы народа настолько были ограблены в смысле образования, света и знания, – такой страны в Европе не осталось ни одной, кроме России» (1). Что касается термина «ограблены», то его можно отнести на счет публицистических преувеличений. Потому что Россия, как и любая другая страна, проходила свой путь – от неграмотности и неприобщенности большинства населения к европейской «высокой» культуре, к постепенному расширению аудитории этой последней в связи с ростом городского населения и повышением его (населения) общей грамотности, к формированию массовой культуры, которая возникала в тех же растущих городах из привнесенной туда крестьянской традиционной культуры, испытывавшей неизбежное влияние культуры интеллигентской. Другое дело, что разрыв между образованным меньшинством и живущим в ином культурном мире большинством в России был значительно радикальнее, чем в любой другой европейской стране. Процесс культурной интеграции общества не завершился и сегодня (и не сможет никогда завершиться), ибо зависим он как от индустрии, обеспечивающей трансляцию культуры, от возможностей к этой культуре приобщиться, так и от естественного (генетически обусловленного) неравномерного распределения в обществе способностей воспринимать культурные ценности. В результате любое общество остается культурно стратифицированным, неоднородным, что делает его более жизнеспособным, потому что разнообразным.

Таким образом, для многих из тех, кто с оружием в руках сокрушал устои старого общества, культура правящих и прочих образованных классов в различных ее формах представлялась тем, что должно уйти вместе с обреченным (с их точки зрения) классом эксплуататоров. Причины нередких в то время эксцессов, связанных с разрушением культурного наследия, коренились в «вековом крепостническом воспитании, в скопившейся классовой обиде, неприязни, ненависти, в том, наконец, что богатства, привилегии, культура представали нередко как что-то единоприродное, отталкивающе чуждое, далекое и враждебное крестьянину, солдату» (2). Так что проблема сохранения культуры в ту пору интерпретировалась как защита культурного наследия от тех общественных слоев, которые не понимали значения этого наследия в жизни общества. Эта проблема легла на плечи тех, как мы сегодня можем утверждать, немногих большевиков, которые имели достаточно широкий кругозор для того, чтобы понимать значение культуры в жизнедеятельности любой, говоря марксистским языком, общественно-экономической формации.

«Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем...». А затем энтузиастам революционной перестройки виделась волна мировой революции, сметающая «прогнивший» буржуазный строй и делающая как бы несвоевременными размышления о созидательных задачах. Дескать, там будет видно... Они, эти революционеры первого призыва, полагали, что их миссия – расчистить почву, подготовить площадку для строительства прекрасного будущего. И только немногие – главным образом «старая» интеллигенция, по тем или иным причинам примкнувшая к революции, – и среди них будущий нарком просвещения А.В.Луначарский – понимали, что разрушение, расчистка пространства должны быть разумными, то есть согласовываться с проектом строительства «нового» общества. Чтобы сгоряча не разрушить то, чему в этом проекте суждено было сыграть краеугольную, фундаментальную роль.

Правда, справедливости ради следует сразу отметить, что достаточно четкого представления о проекте «нового» общества и его «новой» культуры в ту пору не существовало. Как было сказано выше, здесь конкурировали две концепции – «мягкая», признающая определенную преемственность «новой» культуры по отношению к культуре «старого» общества (ленинская теория «двух культур»), и концепция «жесткая», призывающая к построению новой, «классовой» культуры на пепелище (концепция пролеткульта и футуристов). ц хотя многие интеллигенты в составе первого советского правительства тяготели к ленинской «мягкой» концепции культурной политики, все же в реальной управленческой практике нередко доминировала «жесткая» концепция. Ее носители, активно представленные в местных структурах власти, имели возможность так или иначе (чаще всего именно «иначе», т.е. в жесткой, силовой форме) проводить свои взгляды в жизнь. Таким образом, реальная культурная политика первых лет советской власти была результатом столкновения различных подходов и точек зрения. И нарком Луначарский «спрямлял» историю, когда в 1925 году утверждал, что «те, которые делают мне высокую честь и думают, что есть какая-то политика Луначарского, просто не знают наших условий государственной деятельности. Я, конечно, вел ту линию, которая проверялась и находила себе опору в наших центральных государственных и партийных учреждениях. Это есть политика советской власти» (3). Ведь его ведомство – Наркомпрос – и было тем центральным государственным учреждением, в котором в определенной мере вырабатывалась (особенно в первые годы советской власти, пока у партии были другие заботы) и на практике (через местные органы) осуществлялась концепция строительства культурной жизни нового государства. И роль руководителя этого учреждения была весьма велика. Как была велика и роль руководителя культуры местного значения, как правило, принимавшего оперативные решения, повинуясь главным образом своему «революционному чутью». Именно в связи с такой неопределенностью и многовекторностью культурной политики нового государства, с отсутствием четкого представления о том, что же нужно строить, процесс разрушения-строительства в сфере культуры протекал неэкономным методом проб и ошибок, в ходе которого уточнялись культурные ориентиры и который неизбежно сопровождался серьезными издержками.

Итак, «революция, о необходимости которой так много говорили большевики», свершилась. Беспокоясь о сохранности уникальных театральных зданий в охваченном восстанием Петрограде, А.В.Луначарский за несколько часов до своего назначения на пост наркома просвещения Советской республики (что произошло 26 октября 1917 года на II Всероссийском съезде Советов, который принял Декрет об образовании «рабоче-крестьянского» правительства), еще в качестве заведующего культурно-просветительным отделом Петроградского совета обратился в Военно-революционный комитет с просьбой обеспечить вооруженную охрану театров. Комитет распорядился выделить Театральной комиссии для этих целей сто пятьдесят солдат Гренадерского резервного полка.

Сохранить здания, материальную базу искусства, – важная, а в эпоху революционной перестройки жизни страны, быть может, важнейшая задача. Но в этой связи все настоятельнее встает вроде бы перспективный, но в действительности неотложно актуальный вопрос: что из «старого» (кроме зданий и предметов искусства) может понадобиться для строительства «нового» искусства? Вопрос трудный и не имевший в то время однозначного и признанного всеми ответа. Имевшийся для его решения теоретический задел – ленинская теория «двух культур» – был слишком теоретичен в условиях, когда надо было решать все вопросы на ходу. Например, выбрасывать или нет рояль из окна дома А.Блока, оставить жить или лучше расстрелять «классово чуждый элемент» – например, актера бывшего императорского театра. Сегодня подобные проблемы звучат анекдотично, но в то время тому же А.В.Луначарскому приходилось всерьез оппонировать руководителям новой формации, настоятельно предлагавшим дать указание, как об этом уже говорилось выше, о сожжении всех роялей на том основании, что они «портят еще неиспорченный слух пролетариата своим темперированным строем».

Проблема сводилась, в конечном счете, к тому, чтобы определить, в чем состояли интересы большевистской партии, пришедшей к власти якобы для защиты интересов угнетенных классов. Каковы были истинные интересы в сфере культуры этих самых, прежде отлученных от (интеллигентской) культуры, классов. Нужно было при этом ответить и на такой вопрос: следовало ли при определении целей культурной политики учитывать интересы самих деятелей культуры и той «старой» публики, которую нельзя было отнести к угнетенным классам. Другими словами, нужно было так или иначе определить цели культурной политики в сфере искусства, а также найти оптимальные пути движения к ним.

Поиски ответов на эти вопросы – сфера деятельности людей, в тот момент профессионально связанных с борьбой за переустройство мира. Среди них люди, понимавшие культуру как специфическое средство познания человеком мира и самого себя, были далеко не в большинстве. Напротив, большинство составляли те, кто недостаток серьезного образования и культурной подготовки пытался компенсировать волевым порывом при (возможно) субъективной искренности устремлений. Именно этим людям и приходилось действовать в пространстве между выдуманными теоретиками культурологическими тезисами, нередко получавшими вульгарную интерпретацию, и практикой революционного переустройства жизни, требующей немедленного принятия решений и претворения их в жизнь. Ясно, что в таких условиях неизбежны были ошибки как в определении целей культурной политики, и тогда даже самые верные средства вели к ошибочным результатам, так и в выборе средств, и тогда самые благие цели оказывались скомпрометированными.

Начатое II Всероссийским съездом Советов строительство аппарата управления сразу приняло характер противостояния новых структур деятелям культуры, сопровождалось угрозами и ультиматумами. Третий день после переворота. Большевистское правительство выпускает циркулярное письмо, назначающее М.П.Муравьева «комиссаром по всем государственным и частным театрам» (неотложно актуальная проблема новой власти!). В письме предписывается всем актерам «оставаться на своих местах» и подчеркивается, что «всякое уклонение от выполнения своих обязанностей будет считаться противодействием новой власти и повлечет за собой заслуженную кару». А между тем речь здесь идет не о стратегически важной отрасли хозяйства, саботаж в которой мог бы обернуться серьезными сбоями в жизнедеятельности общества, а всего лишь о сфере развлечения, о театре. Цель документа неплохая – забота о том, чтобы из-за революции не пресеклась театральная жизнь, но средство было выбрано крайне неудачное.

«В таком тоне до сих пор, – замечает очевидец этих событий и историк театра, – с деятелями русской сцены еще никто не разговаривал». И незамедлительно последовала реакция– актеры государственных театров на своем собрании постановили, что они «не могут считаться с предписаниями самозванных комитетов, не признанных всей Россией, поэтому возвращают предписание пославшему, протестуя против присылки самого предписания и угроз, в нем изложенных, временно прекращают работу» (4). С подобной реакцией на первые свои наркомовские шаги столкнулся и А.В.Луначарский. Вот как он об этом вспоминает спустя десять лет: «В Петрограде в то время я занимался быстрым приручением театров к Советской власти. Началось с того, что господин Зилоти (А.И.Зилоти, пианист, дирижер, с мая 1917 года управляющий оперной труппой Мариинского театра – авторы) заявил: «Как только этот самозваный (!) министр явится в театр, я со скандалом опущу занавес». Кончилось довольно кропотливой работой по установлению прав правительства в отношении к театрам и границ их автономии» (5).

А вот как отреагировал М.Горький на первые шаги большевиков на культурной ниве на страницах своей газеты «Новая жизнь»: «Я не могу считать «неизбежными» такие факты, как расхищение национального имущества в Зимнем, Гатчине и других дворцах. Я не понимаю – какую связь с «ломкой тысячелетнего государственного уклада» имеет разгром Малого театра и воровство в уборной знаменитой артистки М.Н.Ермоловой... Я утверждаю, что ответственность за этот позор, творимый хулиганами, падает и на пролетариат, очевидно, бессильный истребить хулиганство в своей среде. <...> Я особенно подозрительно, особенно недоверчиво отношусь к русскому человеку у власти, – недавний раб, он становится самым разнузданным деспотом, как только приобретает возможность быть владыкой ближнего своего» (6).

Отвечая на интеллигентские протесты против революционного варварства, Ленин попенял Луначарскому: «Как вы можете придавать такое значение тому или другому старому зданию, как бы оно ни было хорошо, когда дело идет об открытии дверей перед таким общественным строем, который способен создать красоту, безмерно превосходящую все, о чем могли только мечтать в прошлом?» (7). Руководитель государства здесь высказался вполне откровенно – ради захвата и удержания власти большевики были готовы разрушить любое «старое здание». Правда, с «созданием красоты», да еще «безмерно» превосходящей известные ее образцы, у нового строя возникли серьезные трудности как теоретического (пролеткульт), так и практического характера.

Как правильно заметил один из родоначальников пролеткульта и – что гораздо важнее – системного анализа А.А.Богданов, «если система состоит из частей высшей и низшей организованности, то ее отношение к среде определяется низшей организованностью.<...> Позиция партии, составленной из разнородных классовых отрядов, определяется ее отсталым крылом. Партия рабоче-солдатская есть объективно просто солдатская. И поразительно, до какой степени преобразовался большевизм в этом смысле. Он усвоил всю логику казармы, все ее методы, всю ее специфическую культуру и ее идеалы» (8). Современная наука подтверждает: надежность (качество) любой системы определяется ее самым слабым звеном.

Большевики сделали ставку на силу. Такова была первая инстинктивная реакция новой власти при столкновении с проблемами, в том числе и с проблемами строительства новой культуры. Однако большевистский наскок, например, в сфере искусства встретил решительный отпор художественной общественности. Пришлось на проблему реагировать по-другому, заходить с другого конца – заняться той самой «кропотливой работой», о которой говорил Луначарский.

Расклад сил в то время был примерно таков. С одной стороны, советская власть, желающая видеть художника «партийным», то есть стоящим на идеологических позициях большевизма и в своем творчестве пропагандирующим партийно-государственные взгляды и ценности. Именно так большевики трактовали общественные интересы в сфере искусства. Для претворения в жизнь подобной концепции новая власть унаследовала от власти предыдущей заботу – необходимость финансировать бывшие императорские музеи и театры, публичные библиотеки и т.д. из средств государственного бюджета, который в это время был полностью расстроен войной и революцией. Проблему усугубляло и то обстоятельство, что помимо легиона слабо образованных и малокультурных энтузиастов революционной переделки мира были у новой власти считанные интеллигенты «старого разлива», которые стали с ней сотрудничать как на ниве управления культурной жизнью (при этом не будучи специалистами в этом виде деятельности), так и поставив ей на службу свой художнический талант. Таких деятелей искусства сперва было очень немного – на приглашение, направленное вскоре после Октябрьского переворота, явиться в Смольный для обсуждения форм сотрудничества с новой властью откликнулись только пятеро – А.Блок, В.Мейерхольд, В.Маяковский, Н.Альтман и Р.Ивнев. Разные мотивы привели их в бывший Институт благородных девиц, по-разному сложилась и их дальнейшая судьба. Но всех их, как и многих здесь неназванных, постигла расплата: кто-то заплатил за это сотрудничество жизнью, и все – талантом. Потому что когда песне наступают на горло (неважно при этом, добровольно или нет это горло было подставлено под наступающий сапог), то мелодия, как правило, получается неважная.

Опираясь прежде всего на энтузиастов, а где это было возможно – и на творческую интеллигенцию, большевики приступают к строительству аппарата, призванного проводить в жизнь в своих принципиальных моментах уже более или менее определившуюся культурную политику. Успешности этой деятельности препятствовала скудость всех видов ресурсов – финансовых, материальных, кадровых и информационных: не было денег, была разрушена система производства и снабжения, было мало грамотных управленческих кадров, неизвестно было, как решать повседневно встающие задачи, оставалось только пробовать и ошибаться, ошибаться и пробовать. Этим властным усилиям с разной мерой активности противостояли два других субъекта культурной жизни – население и художники.

Население России в тот период распадалось на две неравные части – находящееся вне «интеллигентской» культуры большинство, естественно совершенно не испытывавшее потребности посещать музеи и театры, следить за текущим литературным процессом и т.д., и приобщенное к художественной культуре меньшинство. Интересы этих последних были весьма консервативны – в том смысле, что их вполне устраивала традиционная концепция искусства как сеятеля «разумного, доброго и вечного». Так что попытки поставить искусство на службу политике и классовой борьбе большая часть публики воспринимала, как минимум, весьма неодобрительно.

Что же касается художников, то их реакцию на попытки подчинить их творчество политической злобе дня можно назвать болезненной. «Как вы можете от меня требовать, чтобы я стоял под контролем того или иного класса?» – воскликнул раздраженный А.И.Южин на одном из театральных совещаний (9).

9 (22) ноября Совнарком своим Декретом для «общего руководства народным просвещением, поскольку таковое остается за центральной государственной властью», учреждает Государственную комиссию по просвещению во главе с наркомом А.Луначарским. Через несколько дней был распущен за ненадобностью созданный Временным правительством Государственный комитет по народному образованию. В январе следующего года при Государственной комиссии по просвещению был создан Отдел искусств. Предполагалось, что Комиссия будет заниматься общим руководством народным просвещением, а функции исполнительного органа будет выполнять Министерство народного просвещения, унаследованное от предыдущей эпохи. Однако новая власть сразу же столкнулась с саботажем чиновничества. «Я помню, – вспоминала Н.К.Крупская, – как мы «брали власть» в Министерстве народного просвещения. Анатолий Васильевич Луначарский и мы, небольшая горстка партийцев, направились в здание министерства. <...> В министерстве никаких служащих, кроме курьеров да уборщиц, не оказалось. Мы походили по пустым комнатам – на столах лежали неубранные бумаги; потом мы направились в какой-то кабинет, где состоялось первое заседание коллегии Наркомпроса» (10). Так что вместо недееспособного Министерства народного просвещения пришлось создавать Наркомат просвещения – в подкрепление уже назначенному наркому.

В первые послереволюционные годы при распределении скудных ресурсов, выделяемых на культуру, неизбежно возникал соблазн поддерживать преимущественно искусство, «понятное народу», что напрямую вытекало из большевистского представления о месте и роли искусства в жизни нового общественного строя. А наиболее понятным являлось либо искусство, использующее примитивный художественный язык, либо пропагандистско-агитационные изделия, которые часто вообще балансировали на грани искусства и не искусства. А всякие поиски новых средств художественной выразительности для воплощения нового духовного содержания неизбежно приводили к тому, что произведение оказывалось недоступным для восприятия массовой аудиторией, уровень художественной компетентности которой после революции резко понизился.

Каковы же были в тот период запросы трудового народа, обращенные, например, к сценическому искусству? Один из возможных ответов на этот вопрос дает Ф.И.Шаляпин: «В том, что столичные театры во время революции стали доступными широким массам, нельзя, в принципе, видеть ничего, кроме хорошего. Но напрасно думают и утверждают, что до седьмого пота будто бы добивался русский народ театральных радостей, которых его раньше лишали, и что революция открыла для народа двери, в которые он раньше безнадежно стучался. Правда то, что народ в театр не шел и не бежал по собственной воле, а был подталкиваем либо партийными, либо военными ячейками. Шел в театр «по наряду» (11).

Плохо ли это? Очевидно, нет. Потому что кто-то из пришедших в театр в первый раз «по наряду» мог потом прийти в него и по собственной воле и постепенно влиться в аудиторию сценического искусства. Однако изменение структуры художественной аудитории, связанное с уходом из нее (первая волна эмиграции, послеоктябрьский террор) «старой» интеллигенции и заменой ее на интеллигенцию «новую» и людей «из народа», и повышение ее художественной компетенции – процесс весьма неспешный. Ибо он обусловлен сложностями формирования культуры тех слоев общества, которые прежде приобщены к ней не были. Однако большевистской культурной политике, впрочем, как и политике в других сферах общественной жизни, были свойственны нетерпение, убежденность в том, что законы социального развития поддаются регулированию волевым путем. Эту точку зрения разделяли и иные теоретики. Вот как она интерпретировалась в сфере сценического искусства: «Возникла необходимость как бы перешагнуть через этап постепенного изменения социальной структуры зрительской аудитории» (12). А можно ли «перешагнуть»? К этому стремится и нарком просвещения, озабоченный тем, как бы в зрительных залах «под видом народа не оказался законодателем театра самый нетрагический тип современности, средний обыватель, массовый мещанин <...> Такая демократизация ужасна. Мы зовем театр перепрыгнуть сразу стадию служения этому полународу и прийти к служению могучему, трагическому, самозабвенному горькому романтику-пролетарию и глубокодумному деловому и крепкому страстотерпцу – трудовому крестьянину» (13).

И теоретик, и нарком демонстрируют прискорбный инфантилизм социального мышления. Не понимают они, что страстной верой и поэтическими заклинаниями не преломить социальных закономерностей. Поэтому логично, что и культурную политику, основанную напридуманных, научно не обоснованных тезисах, новая власть стала проводить путем принуждения. В принципе в этом тоже нет ничего плохого, потому что некоторое принуждение в деле окультуривания масс, безусловно, является социально оправданным. Вопрос только в мере такого принуждения и в учете специфики сферы духовной жизни. А здесь-то как раз новая власть исходила из теоретически неверных предпосылок. В послеоктябрьской реальности культурная политика строилась на предположении, что массы могут осваивать культуру как нечто, что им положено по праву, что можно отнять у имущих и присвоить себе.

Потребовалось время для того, чтобы осознать, что подъем культуры народа – процесс, требующий многолетних усилий по эстетическому воспитанию подрастающих поколений, по расширению доступности произведений художественной культуры, процесс, предполагающий применение разнообразных (в том числе организационно-административных) мер по приобщению населения к духовным ценностям.

А в рассматриваемый период проблема состояла в том, чтобы начать собственное духовное движение некультурных масс. Предпосылкой такого движения является «духовная жажда», то есть потребность в духовном самосовершенствовании. В условиях же первых послеоктябрьских лет голодная и неграмотная Россия на уровне массового сознания не была еще готова к пониманию необходимости и внимательному отношению к духовным потребностям. Это было делом достаточно отдаленного будущего, которое нужно было готовить. Для решения этой сложной, рассчитанной на десятилетия задачи духовного преобразования страны необходимы были несколько условий – среди них бережное сохранение той тонкой прослойки, той части населения, которая являлась носительницей и хранительницей духовных ценностей, сохранение материальных носителей духовной культуры (картин и скульптур, книг и зданий), сохранение в культурном пространстве страны тех людей, которые создают культурные ценности – художников всех специальностей, а также развертывание широкой культурно-просветительной работы в массах.

Концепция партийной культурной политики развивалась от общих тезисов (искусство должно обслуживать партийные интересы, правда, с учетом его специфики) до более или менее рациональных и осознанных действий, определяющих жизнь искусства в стране. В частности, в первые послереволюционные годы сформулированная в свое время Лениным концепция подчинения сферы культуры партийному диктату еще не была общепризнанной.

Тому были три препятствия. Первое – художники, избалованные либеральной (естественно, в сравнении с большевистским культурным террором) царской цензурой, не были согласны отказаться от так называемой «свободы творчества». Во-вторых, большевики первого призыва (разве что за исключением самых экстремистски настроенных) были воспитаны в условиях относительной свободы интеллектуальной жизни. Для них жесткое подчинение художника политической необходимости выглядело недопустимым насилием. И, наконец, в третьих, партия – до тех пор, пока под ней шатался стул (хозяйственная разруха, гражданская война) – считала «культурный фронт» не самой первоочередной задачей. Для нее важнее было сперва утвердиться в политической и экономической жизни. А уже потом...

Луначарский писал о своей деятельности той поры: «Разумеется, у нас в Наркомпросе не обязательно имеется единая линия; возможно, это объясняется отчасти отсутствием ясных партийных директив» (14). Это подтверждал и Троцкий в своей книге «Литература и революция»: «Партия руководит пролетариатом, а не историческим процессом. Есть области, где партия руководит непосредственно и повелительно. Есть области, где она контролирует и содействует. И есть, наконец, области, где она только ориентируется. Область искусства не такая, где партия призвана командовать. Она может и должна ограждать, содействовать и лишь косвенно руководить» (15).

Но художников-футуристов, переустроителей мира и создавателей «нового» искусства (функционально-конструктивного, классового, пролетарского) не устраивала отстраненность партии на этом этапе от культурного строительства. Они настаивают на ее активном участии в регулировании культурных процессов или – что для них предпочтительнее – претендуют на то, чтобы от имени партии проводить «самую верную» культурную политику. И опять тот же Троцкий (которого никак нельзя назвать деятелем умеренного толка) им оппонирует: «Нельзя представлять дело таким образом, будто партия имеет определенные и твердые решения по вопросам будущего искусства... Не так стоит разговор. У партии нет никаких решений относительно стихотворных форм, развития театра, обновления литературного языка, архитектурных стилей и т.п., и она не может принять подобных решений. <...> Если речь идет о политической роли искусства или о помехах со стороны врагов, здесь у партии достаточно опыта, чутья, твердости и средств. Но активное развитие искусства, борьба за новые достижения в области форм не являются предметом первостатейных задач партии. Этим она не занимается» (16). Политику вторит государственный деятель Луначарский: «Во всем, что касается вопросов форм искусства, правительство придерживается полного нейтралитета» (17). Пока.

Другое дело – содержание. Необходимость цензуры логически вытекает из концепции взаимоотношений государства (правящей партии) с искусством. Да, ограничивать художника надо, считает партия. Но в каких именно пределах и каким образом? Безусловно, должно быть запрещено все контрреволюционное. Что же это такое? Это искусство, враждебное в политическом или идеологическом отношении. Во-первых, искусство, не одобряющее большевистский переворот как с позиций консервативных, так и с точки зрения социал-демократии. То есть считающее эту партию или узурпатором власти, или предательницей социал-демократических идеалов. С проводниками этих идей все было ясно – это были явные враги, и их нужно было либо уничтожать (когда это было возможно), либо высылать за пределы отечества. Во-вторых, искусство, хотя и разделяющее большевистский пафос переделки мира на иных, якобы более справедливых основаниях, но полагающее используемые при этом методы недопустимыми и компрометирующими высокие идеи. Сторонники такой позиции не были явными врагами, чаще они проходили по категории «попутчиков» – то есть классово чуждых типов, обычно интеллигентского происхождения, которые, сами рук не пачкая, наблюдают со стороны за кровавой деятельностью строителей новой жизни и критикуют ее со своих чистоплюйских позиций.

Как известно, всякая культурная политика есть результат наложения неких концепций (теорий) на сложившуюся ситуацию. Ленин еще в 1905 году честно заявил: художник не свободен, он более или менее честно отрабатывает свой хлеб, получаемый из чьих-то рук. Теперь к власти пришла коммунистическая партия. Она кормит художников из государственных (бюджетных) средств. А поскольку партия – это и есть государство, стало быть, художник должен обслуживать партийные интересы. А они с течением времени менялись.

Так, в 1923 году, на XII съезде партии, было заявлено, что сейчас особенно актуальна агитационная функция искусства – для малокультурной и слабограмотной подавляющей части российского общества, а также для тех образованных слоев, которые безуспешно ждали поражения большевиков. Нужно было работать над укреплением существующего строя, нужно было средствами искусства агитировать за советскую власть.

«Объединяющая и руководящая работа партии должна быть в ближайший период направлена к завершению начатого объединения в единую систему всех отраслей компросвещения. Проводя эту работу, партийные органы в центре и на местах должны повсюду ставить одну и ту же основную задачу: готовить из рабочего и крестьянина практического работника, вооруженного методами марксистского подхода к конкретным вопросам революционного строительства» (18). Решение этой задачи предполагало прежде всего ликвидацию неграмотности, на что нацеливались усилия всех органов народного образования под руководством партийных комитетов.

И вот еще один важный элемент культурной политики: «Ввиду того, что за последние два года художественная литература в Советской России выросла в крупную общественную силу, распространяющую свое влияние прежде всего на массы рабоче-крестьянской молодежи, необходимо, чтобы партия поставила в своей практической работе вопрос о руководстве этой формой общественного воздействия» (19). Инструмент (литература) становится все более эффективным, партия задумывается о практических действиях по постановке этого инструмента на службу строительству нового общества. Что ж, вполне логично и соответствует основополагающим тезисам. Отсюда и пристальное внимание к издательскому делу и к делу журнальному. И этот инструментарий должен более последовательно обслуживать партийные задачи.

«Так как печать является одним из важнейших орудий агитации и пропаганды, играя в то же время роль передаточного аппарата между партией и рабочим классом, то XII партсъезд поручает ЦК обратить на эту отрасль первоочередное внимание». В этой связи партия считает необходимой дифференциацию газет – ориентацию их на своего читателя и учет его потребностей. И далее – «необходимо поставить в практической форме вопрос об использовании театра для систематической массовой пропаганды идей борьбы за коммунизм. В этих целях необходимо, привлекая соответствующие силы как в центре, так и на местах, усилить работу по созданию и подбору соответствующего революционного репертуара, используя при этом в первую очередь героические моменты борьбы рабочего класса». И еще – «ввиду огромного воспитательного, агитационного значения кино» партия считает необходимым развивать собственное кинопроизводство, расширять кинопрокат (20).

Одним из инструментов реализации этих партийных установок стала цензура. Характерно, что органы цензуры с момента их образования стали прикрывать свою деятельность завесой секретности. И это понятно, ибо первую скрипку в подобных органах стали играть не представители ведомства, управляющего культурой, но представитель ГПУ. При этом новая власть не изобретала велосипеда – в России была давняя традиция поручать надзор за зрелищами департаменту полиции.

Работу органов цензурного контроля проиллюстрируем на примере деятельности Главреперткома – органа, надзирающего за театральным репертуаром. Его инструментом стала так называемая литеровка пьес, в основу которой был «положен принцип социально-политической значимости драматургического произведения, какого бы жанра оно ни было». Задачей литеровки стало «установление единства репертуарной политики». А выглядело это единство так: литерой «А» обозначались пьесы, «бесспорные по своей идеологической и художественной значимости, а также лучшие образцы классических произведений» (так называемые «рекомендуемые» пьесы). Следующий класс драматургии – пьесы «разрешенные» (литера «Б») – произведения, «по идеологической и художественной значимости не вызывающие возражений». Литерой «В» обозначались «пьесы развлекательного характера, идеологически безвредные», но почему-то не очень рекомендуемые для показа в рабочих районах. Последнюю группу – «Г» – составляли агитационные пьесы, предназначавшиеся для клубной самодеятельности и «деревенского репертуара» (21). А вот как инструмент под названием «литеровка» показывал себя в действии. В декабре 1926 года Театральная подсекция Научно-художественной секции Государственного ученого совета собралась для того, чтобы решить вопрос «о наиболее целесообразном использовании в репертуаре Госактеатров пьес Островского». Участники совещания, заслушав доклад Н.С.Волконского, постановили разделить творческое наследие великого драматурга на три кла

Культурная революция – изменения в духовной жизни общества, осуществлённые в СССР в 20-30-е гг. XX в., создание социалистической культуры. Термин «культурная революция» введён В. И. Лениным в 1923 г. в работе «О кооперации».

Цели культурной революции.

1. Перевоспитание народных масс – утверждение марксистско-ленинской, коммунистической идеологии в качестве государственной.

2. Создание «пролетарской культуры», ориентированной на низшие слои общества, основанной на коммунистическом воспитании.

3. «Коммунизация» и «советизация» массового сознания через большевистскую идеологизацию культуры.

4. Ликвидация неграмотности, развитие образования, распространение научных и технических знаний.

5. Разрыв с дореволюционным культурным наследием.

6. Создание и воспитание новой советской интеллигенции.

Начало ликвидации неграмотности. Придя к власти, большевики столкнулись с проблемой низкого культурного уровня населения. Перепись населения 1920 г. показала, что в стране 50 млн. человек неграмотны (75% населения). По переписи 1926 г. грамотность населения составила 51%.

Наука. Власть стремилась использовать техническую интеллигенцию для укрепления экономического потенциала Советского государства. С.В. Лебедев разработал метод получения синтетического каучука.

Отношение власти к гуманитарной интеллигенции. Власть ограничивала возможность гуманитарной интеллигенции участвовать в политической жизни, влиять на общественное сознание. В 1921 г. упразднили автономию высших учебных заведений. Профессоров и преподавателей, не разделявших коммунистические убеждения, увольняли.

Высшая школа. Подготовка новой интеллигенции.ВКП(б) взяла курс на формирование новой интеллигенции, безоговорочно преданной режиму. В 1918 г. были отменены вступительные экзамены в вузы и плата за обучение. Открылись новые институты и университеты (к 1927 г. – 148, в дореволюционное время – 95). С 1919 г. в вузах были созданы рабочие факультеты (рабфаки) для подготовки к обучению в высшей школе рабоче-крестьянской молодёжи, не имевшей среднего образования. К 1925 г. выпускники рабфаков составляли половину студентов.

Школьная система 1920-х гг. Из системы народного образования были удалены такие школьные предметы, как логика, богословие, латинский и греческий языки и другие гуманитарные предметы. Школа стала единой и общедоступной. Она состояла из 2 ступеней(9 лет). Подготовкой рабочих кадров занимались школы фабрично-заводского ученичества (ФЗУ) и школы рабочей молодёжи (ШРМ).

Государство и церковь в 1920-е годы. В 1917 г. было восстановлено патриаршество. В 1921–1922 гг. под предлогом борьбы с голодом большевики начали изымать церковные ценности. В г. Шуе были расстреляны прихожане, пытавшиеся воспрепятствовать изъятию церковных ценностей. В рамках политики «воинствующего атеизма» закрывались церкви, сжигались иконы. В 1922 г. в Москве и Петрограде были организованы судебные процессы против служителей церкви, некоторые из них были приговорены к смертной казни по обвинению в контрреволюционной деятельности. Возникла борьба между «староцерковниками» (патриарх Тихон) и «обновленцами» (митрополит А.И. Введенский). Патриарх Тихон был арестован и вскоре умер, патриаршество упразднено. В 1925 г. местоблюстителем патриаршего престола стал митрополит Пётр, но в декабре 1925 г. он был арестован и выслан. Его преемник, митрополит Сергий и 8 архиереев в 1927 г. подписали обращение, в котором обязывали священников, не признававших Советской власти, отойти от церковных дел. Против этого выступил митрополит Иосиф. Многие священники были высланы на Соловки. Гонениям подверглись представители и других вероисповеданий.

Литература и искусство в 1920-е гг .Продолжали публиковать свои произведения писатели и поэты «серебряного века» (А.А. Ахматова, А. Белый, В.Я. Брюсов и др.) В театрах работали режиссёры Е.Б. Вахтангов, К.С. Станиславский, В.И. Немирович-Данченко, актриса М.Н. Ермолова. Устраивали выставки последователи «Мира искусства», «Бубнового валета», «Голубой розы» и других объединений художников (П.П. Кончаловский, А.В. Лентулов, Р.Р. Фальк и др.). Революция дала новый импульс творчеству В.В. Маяковского, А.А. Блока, С.А. Есенина. Большую активность проявляли представители левомодернистских течений – футуризма, кубизма, конструктивизма – в живописи, театре, архитектуре (В.Э. Мейерхóльд, В.Е. Тáтлин и др.).

Революция чаще всего приводит к ухудшению экономической и культурной ситуации в стране. Наибольших успехов в социальном плане добились те государства, в которых развитие происходило эволюционно, и национальные ценности накапливались постепенно, приумножаясь от поколения к поколению. Нашей стране довелось испытать тектонические потрясения. Народ, отрекаясь от идеалов предков, в своем большинстве поверил в светлое будущее коммунизма. Немалую роль в этом сыграла культурная революция. В СССР она проходила менее драматично, чем в КНР (1966-1976 гг.), но и у нас перегибов хватало.

Предшествовавшие события

Об октябрьском перевороте 1917 года (именно так называлась в официальной советской историографии Великая Октябрьская социалистическая революция вплоть до конца 20-х годов) написано очень много, в том числе и правды. Событие это повлекло множество последствий, изменился привычный уклад жизни целой страны, прогремела на ее просторах братоубийственная Гражданская война, погибли от голода и болезней миллионы людей, число убитых и искалеченных также измерялось семизначными числами. Сотни тысяч «бывших», составлявших интеллектуальную и духовную элиту российского общества, оказались на чужбине.

Цели культурной революции

После такого чудовищного потрясения реформы были просто необходимы, требовалось не только преодолеть последствия разрухи, но и провести массовую разъяснительную работу среди населения, обосновав закономерность произошедшей общенациональной трагедии. Задача осложнялась тем, что большинство населения не воспринимало агитационной информации по очень простой причине: высокий процент граждан новой Советской России (примерно 68%) не владел элементарной грамотностью. Подъему экономики мешал недостаток специалистов. Не хватало инженеров, квалифицированных рабочих, военных командиров, учителей, профессоров, врачей, в общем, представителей всех специальностей, освоение которых требует долгой учебы. Тех, что были, разметал ветер Гражданской, иные погибли, другие нашли применение своим талантам в Парижах и Нью-Йорках. Им там было плохо и тоскливо, но оставшимся на родине чаще всего приходилось еще хуже.

Вслед за масштабной социальной требовалась действительно великая культурная революция.

Возникновение термина

В 1923 году лидер Советской республики В. И. Ленин написал статью «О кооперации». Как следует уже из названия, посвящена она была преимуществам коллективной организации труда, но попутно пролетарский вождь затронул еще один важный вопрос. Полемизируя со своими оппонентами (какими-то «педантами»), Ленин, возможно в пылу эпистолярной полемики, объявил произошедший «переворот» как бы первой фазой, за которой неизбежно последует другая, на этот раз культурная революция. В СССР ученые-историки в дальнейшем отсчитывали начало борьбы с безграмотностью именно от этой даты, т. е. от 1923 года. Именно тогда впервые был введен в оборот этот термин.

Наследие царского «прижима»

Долгие десятилетия советскими пропагандистами прилагались усилия для того, чтобы внушить согражданам мысль об образовательной отсталости старорежимного государства и главенствующей роли большевистской партии в благом деле преодоления массовой безграмотности населения. Действительно, по состоянию на 1897 год (тогда проводилась перепись) 79% жителей империи не умели читать и писать. Однако все познается в сравнении. Если учесть, что с осени 1917-го по конец 1921 года школы фактически бездействовали, и при этом, даже с учетом погибших и эмигрировавших (а бежали от красных не только великие князья и графы), этот процент к концу десятилетия опустился до 68%, то становится ясно, что царское правительство старалось ситуацию улучшить. И действовало достаточно эффективно. Реформа стартовала в 1908 году, согласно ее положениям, были учреждены свыше 10 тысяч школ, начальное образование стало не только бесплатным, но и обязательным. Самое позднее к 1925 году безграмотных людей в России не осталось бы, и для этого не требовалась никакая культурная революция. В СССР об этих планах последнего российского императора не вспоминали.

Основные направления

Столь масштабные преобразования, касающиеся основ этики, эстетики и прочих основ общественного мировоззрения, невозможно производить без предварительно разработанного хотя бы приблизительного плана. При его составлении следовало учесть как можно большее количество факторов как способствующих, так и препятствующих его осуществлению. План, по которому проводилась культурная революция в СССР, кратко можно разбить на шесть направлений. Первое, что требовалось сделать, это ликвидировать безграмотность (причем желательно не с помощью маузера). Второй пункт, невозможный без первого, предписывал в кратчайшие сроки подготовить максимальное количество новых пролетарских инженеров и техников, чтобы не зависеть от специалистов «царского призыва». Желательно и профессоров своих заиметь, но это, понятное дело, не сразу. Третья задача - создать собственное пролетарское искусство (даже название ведомства было придумано - «Пролеткульт»). При этом внимание уделялось развитию национальных форм. И последнее - по порядку, но не по значению - направление, отражающее суть культурной революции в СССР наиболее ярко, - пропаганда построения нового общества с упором на самые радужные для трудящихся перспективы.

Что делалось в 20-е годы

Наиболее трудным периодом было первое полное календарное десятилетие, в течение которого проходила культурная революция. 1920-1930-е годы ознаменовались сплошной коллективизацией села и началом индустриализации. Обе эти амбициозные программы стартовали почти одновременно с принятием первого пятилетнего (на 1928-1932 годы) плана и требовали привлечения значительных ресурсов. Только в 1930 году начальное детское образование стало обязательным, и борьба с безграмотностью пошла в полную силу. В 1928 году в Советском Союзе 169 тыс. студентов обучались в 148 высших учебных заведениях. К 1940 году число школ выросло до полутора сотен тысяч, потребности промышленности призваны были восполнить 4600 институтов. Несмотря на громкие декларации начала 20-х, настоящее начало культурной революции пришлось на конец десятилетия, время первой пятилетки, когда потребность в высококлассных специалистах стала критически-насущной.

Соцреализм и искусство

Отношения большевистских лидеров с выдающимися деятелями искусства всегда были непростыми. Ленин, Троцкий, а затем и Сталин нуждались в поддержке капризной и непокорной культурной элиты общества, их международном авторитете и талантах. Для привлечения на свою сторону выдающихся писателей, художников, музыкантов и поэтов они применяли самые изощренные методы. Культурная революция в СССР после долгих метаний и поисков новых форм привела к появлению уникального творческого метода - социалистического реализма, позже иронично названного одним из литераторов «восхвалением руководства в доступной для него форме». Перед авторами произведений ставилась конкретная и обязательная для исполнения задача: изображать жизнь примерно такой, какой она должна быть в представлении коммуниста, верящего в светлое будущее. Чтобы эффективно контролировать творческий процесс, всех хоть сколь значимых деятелей муз объединили в соответствующие союзы (композиторов, писателей, журналистов и т. д.), стимулируя их морально и материально. Парадоксальными оказались конечные итоги культурной революции. В СССР, несмотря на чудовищный прессинг чиновников, были созданы не только образцы казенщины, но и многие истинные шедевры музыки, живописи, поэзии, кинематографа и других видов искусства.

Есть у революции начало…

Процесс культурологических преобразований общества в Стране Советов нельзя ограничить строгими временными рамками. Он продолжался. И в конце 30-х (грамотных стало уже более 81%), и в суровые годы войны на территории, не попавшей в зону фашистской оккупации, действовала общепринятая система образования. В 1949 году стало обязательным семилетнее обучение (еще три класса стали платными, впрочем, расценки были доступными). В 1958-м срок школьного образования увеличили на год, а в начале 70-х еще на два, доведя до десятилетнего. В эпоху «зрелого» социализма советская школа находилась на самых передовых мировых позициях, о чем свидетельствовали успехи в самых разных областях науки и культуры. Такими стали итоги культурной революции, постепенно трансформировавшейся в эволюцию.

С 1920-х гг. культурную революцию стали называть «третий фронт» наряду с индустриализацией («первый фронт») и коллективизацией («второй фронт»). Целью культурной революции считалось формирование нового человека, нового типа личности.

Главными тенденциями культурного развития в этот период были следующие.
1. Полное огосударствление сферы культуры. Все в этой области финансировалось государством, контролировалось и направлялось им. Важнейшим инструментом контроля была цензура. В годы первой пятилетки было введено бесплатное обязательное начальное обучение. Во второй пятилетке вводилось неполное (семилетнее) среднее образование в городах, а затем и в сельской местности. В стране сложилась единая трудовая общеобразовательная политехническая школа. К середине 30-х гг. в учреждениях народного образования был установлен строгий внутренний распорядок, четко организован учебный процесс, введены единые учебники, экзамены, аттестаты зрелости, дипломы и т. д.

2. Политизация и идеологизация культурной жизни заключались в ее подчинении идейному контролю ВКП(б). В литературе и искусстве после творческого плюрализма и борьбы различных направлений в 1920-е гг., и в начале 1930-х гг. художественной интеллигенции стала навязываться идейно-творческая платформа социалистического реализма. Формалисты, модернисты и другие течения подверглись гонениям и были вытеснены из художественной жизни. Большое значение придавалось системе политического просвещения, через которую происходило распространение марксистско-ленинской идеологии, а фактически - сталинизма.

3. Демократизация культуры проходила под лозунгами «Культуру - в массы!», «Искусство принадлежит народу» и т. д. В стране массовыми тиражами издавались произведения признаваемых классиков русской и зарубежной литературы. В столичных театрах бронировались места для рабочих промышленных предприятий («рабочая полоса»). В областных центрах, в Средней Азии, на Кавказе открывались вузы, театры, спортивные сооружения. К середине 1930-х гг. в стране была ликвидирована неграмотность населения в возрасте от 9 до 60 лет. Получило распространение образование без отрыва от производства (вечернее, заочное, курсы, кружки и т. д.),
В связи с принятием Конституции СССР 5 декабря 1936 г. Сталиным был сделан вывод о том, что в СССР в основном победил социализм.

В конце 1930-х гг. произошли изменения во внешнеполитическом курсе страны. Заключены советско-германские договоры 1939 г., в соответствии с которыми позднее в состав СССР были включены Западная Украина и Западная Белоруссия, в 1940 г. - страны Прибалтики, Бессарабия и Северная Буковина. В результате начатой СССР советско-финляндской войны (30.11.1939 - 12.3.1940 гг.), которая нанесла сильный удар по международному авторитету страны, к СССР отошел Карельский перешеек и др.

22 июня 1941 г. Германия, нарушив договоры, напала на Советский Союз, что стало началом Великой Отечественной войны (1941-1945 гг.). Великая Отечественная война, пройдя в своем развитии 4 крупных этапа - начальный (22 июня 1941 г. - 18 ноября 1942 г.); коренного перелома (19 ноября 1942 г. – 1943 г.); освобождения СССР и разгрома фашистской Германии (1944 г. – 9 мая 1945 г.); советско-японской войны (9 августа – 2 сентября 1945 г., стала суровым испытанием для советского многонационального государства, его общественно-политической системы и вооруженных сил.

С окончанием Второй мировой войны крутой поворот от сотрудничества к конфронтации, совершенный во внешней политике недавними союзниками, незамедлительно сказался как на внешней, так и на внутренней политике советского государства. Надежды на всестороннее послевоенное сотрудничество стран антигитлеровской коалиции рухнули, мир, разделенный «железным занавесом», вступил в эпоху «холодной войны », которая, то затихая, то обостряясь, продолжалась около полувека (1946 – 1991 гг.).

Со смертью В.И. Сталина начинается новый этап в жизни страны, связанный с решениями ХХ съезда КПСС (1956 г.), либерализацией политической жизни страны, «оттепелью». Определенные успехи были достигнуты в науке и технике: создана первая в мире атомная электростанция (1954 г.), запущены первый спутник Земли (1957 г.), первый космический корабль с летчиком-космонавтом Ю.А.Гагариным (12 апреля 1961 г.); расширились международные связи СССР, уменьшилась угроза ядерной войны (Договор о запрещении ядерного вооружения, 1963 г., и др.).

1970-е гг. в жизни страны могут быть охарактеризованы таким понятием как «застой», связанный с именем Генерального секретаря ЦК КПСС Л.И. Брежневым. С 1985 г. М.С. Горбачев и его сторонники начали политику перестройки, резко выросла политическая активность народа, сформировались массовые, в т. ч. национальные движения и организации. Попытки реформирования советской системы привели к углублению кризиса в стране, была предпринята попытка государственного переворота (август 1991 г.), потерпевшая крах.

В декабре 1991 г. Белоруссия, Россия и Украина констатировали прекращение существования СССР и подписали Соглашение о создании Содружества Независимых Государств (СНГ) (8 декабря 1991 г.). 21 декабря 1991 г. Азербайджан, Армения, Белоруссия, Казахстан, Туркмения, Узбекистан, Украина в Декларации заявили о приверженности целям и принципам Соглашения о создании СНГ.

Первый российский президент Б.Н. Ельцин находился на своем посту с 10 июля 1991 г. по 31 декабря 1999 г. Главной особенностью социально-экономического развития России в 1990-е годы была экономическая реформа, которая обеспечила переход страны от плановой экономики к рыночной, от социализма к капитализму.

К концу 1990-х гг. была проведена радикальная экономическая реформа, составными частями которой стали: свобода цен, свобода торговли, приватизация (разгосударствление, денационализация) государственной собственности и, таким образом, в стране сложилась многоукладная экономика.

В пока еще непродолжительной истории современной многопартийности можно условно выделить несколько этапов. Первый этап охватывает время с конца 1980-х гг. до 1991 года. Он характеризуется возникновением первых альтернативных политических объединений: от неформальных групп – до массовых партий и объединений. Перестройка, гласность, демократизация политической системы и возможность проведения альтернативных выборов во второй половине 1980-х гг. привели к возникновению множества политизированных групп.

Относительная легализация альтернативных общественно-политических структур произошла в период выборов на I Съезд народных депутатов СССР весной 1989 года. Второй относительно непродолжительный этап охватывает период с момента распада СССР до 1993 года. Основная тема общественно-политического дискурса в это время перемещается с борьбы против компартии к проблеме выбора определенной социально-экономической модели.

Третий этап российского партогенеза охватывает десятилетний период: с конца 1993 по 2003 гг. Он знаменуется проведением электоральной реформы (сентябрь-ноябрь 1993 г.) и введением так называемой «смешанной несвязанной» (мажоритарно-пропорциональной) электоральной формулы. Новое избирательное законодательство было включено Б.Н. Ельциным в известный Указ № 1400 от 21 сентября 1993 г. «О поэтапной конституционной реформе в РФ».

Период, последовавший за выборами в Государственную Думу первого созыва, может характеризоваться как время относительной стабилизации партийной системы, когда на политической арене устойчиво доминировали 4-5 объединений.

Четвертый этап в истории новой российской многопартийности отсчитывается с начала работы IV Думы (2003 г.) и продолжается по сей день. С начала 2000-х гг. кардинально меняются правовые основы современной российской многопартийности, а само партийное строительство превращается в важный фактор государственной политики. Повышается правовой статус партий как особого субъекта политического процесса, впервые введено их государственное финансирование. В 2005 г. в результате принятия нового Федерального закона «О выборах депутатов Государственной Думы» осуществился переход к пропорциональной системе, что дало партиям исключительную привилегию на выдвижение кандидатов в нижнюю палату парламента. Вместе с тем, государство ужесточило критерии «партийной селекции»: был повышен до 7% электоральный барьер (в 2005 г.), запрещены электоральные блоки в период подготовки к выборам, увеличены требования к минимальной численности партии и необходимому количеству региональных отделений. Следствием этого стало резкое сокращение числа политических партий РФ.

Важной особенностью современной российской партийной системы стало доминирование так называемой «партии власти» в лице «Единой России». Другие партии оказались отодвинуты на периферию политической жизни. 26 марта 2000 г. состоялись досрочные выборы Президента РФ, на которых был избран В.В. Путин, находившийся в этой должности до 7 мая 2008 г. «Опорными точками» нового этапа развития государства и консолидации российского общества были названы рыночные отношения, патриотизм, социальная солидарность. Результатом социально-экономических реформ 90-х годов стало развитие рыночной экономики в России, начало интеграции страны в мировой рынок, но «шоковая» терапия имела негативные последствия: обнищание громадных масс населения, инфляцию, разрыв уровня доходов и потребления. Зарождение рыночной экономики изменило социальные условия жизни и ценностные ориентации людей.

Избранием в 2000 году президентом страны В.В. Путина было положено начало выхода России из затянувшегося кризиса. Приоритетными направлениями стали: укрепление власти в стране, восстановление территориальной целостности России, усиление её позиций на международной арене.