Индейцы отделяются от сша. Русские вопросы Несоединённые штаты америки

Столкновение с «передовой цивилизацией» Европы обернулось для североамериканских индейцев катастрофой. Преодолевать ее последствия они начали только в XX веке
П отрепанная штормами флотилия голландской Ост-Индской компании бросила якорь 4 сентября 1609 года — после трех месяцев плавания. Капитан — англичанин Генри Хадсон (Гудзон) — велел определить координаты и готовить шлюпки. 40 градусов северной широты и 73 градуса к западу от Гринвича. В нескольких сотнях метров по правому борту лесистый остров поднимался над морской гладью.
Высадку, однако, пришлось отложить. В полдень корабли голландцев были окружены десятками легких лодок, выдолбленных из стволов деревьев. «В руках у людей были луки и стрелы с наконечниками из заточенных камней. Они выглядели вполне дружелюбно, но одновременно выказали склонность к воровству» (из записок Гудзона). Шестого сентября перед рассветом пятеро моряков тайно пересекли пролив между кораблями и устьем реки, впоследствии названной Гудзоном. Но алгонкины-часовые подняли шум, «наших молниеносно атаковали, и одному из них, Джону Колману, всадили в горло стрелу» (из бортового журнала). Так закончился первый визит белых людей на Манхэттен.
Позже этот сценарий знакомства тысячи раз повторился на просторах Северной Америки. Сначала «соблюдали дистанцию». Старались разгадать намерения друг друга. Потом сходились, демонстрируя дружелюбие. А при малейшем движении, в котором можно было усмотреть угрозу, коварно убивали новых друзей. Но у европейцев были волшебные палки, разящие на расстоянии…
Кочевники с Великих равнин и граждане Натчезского государства на Миссисипи, собиратели дикого риса у Великих озер и пуэбло, одурманивающие себя соком кактуса, — все они были обречены. Хотя, по разным данным, к началу XVII века от арктических островов до границ вице-королевства Новая Испания жили от 5 до 12 миллионов индейцев.
Южнее этих границ уже больше ста лет кипела бурная колониальная жизнь. От Буэнос-Айреса до Рио-Гранде не смолкал стук заступов на рудниках. Золото рекой текло через океан. Тонны его оседали на морском дне, тонны попадали а руки французских и английсюп пиратов. Азарт к дальнейшим завоеваниям у испанского короля убавился. Зачем искать новые земли, если богатства уже известных неисчерпаемы?.. Но людям молодым и горячим слава Кортеса не давала спать спокойно. Поверив рассказам индейцев о «семи городах Сиболь: из золота и драгоценных камней, испанцы организовали несколько экспедиций на север.
Миф о Сиболе рассеялся как дым. Франсиско де Коронадс: 1540 году прочесал пустыни от Аризоны и Нью-Мексико, где обнаружил развитую, но отнюдь не богатую золотом цивилизацию пуэбло. Впрочем, Коронадо все же вошел в историю. Благодаря ему племена юго-западных прерий избежали истребления, которому подверглись, скажем, муиски в Колумбии. Конкистадор велел составить декларацию о поголовном переходе индейцев в католичество. Затем вызвал к себе старейшин пуэбло и заставил каждого начертить на акте крест. Вожди нарисовали две линии, не понимая толком, зачем. Но это спасло их народы. В дальнейшем к «истинным христианам» пуэбло бледнолицые относились почеловечески. Хопи, дзуни и другие народы Аризоны по сей день сочиняют песни в честь «справедливого вождя» дона Франсиско.
Ритм колонизации тем временем учащался. В 1607 году британцы основали на востоке материка Джеймстаун. В 1608
году на северо-востоке французы заложили Квебек. Границы Новой Испании «поползли» на север — центром этих владений стал Санта-Фе (1610). Захватывая и обустраивая свои заокеанские колонии, Франция, Испания и Англия преследовали разные цели.
В Новой Франции в первую очередь были заинтересованы нормандские и бретонские купцы. Их специализацией была торговля мехами. В погоне за пушниной французы раньше всех пересекли Америку — от устья реки Святого Лаврентия, через Великие озера и вниз по Миссисипи, где вскоре основали город Новый Орлеан. В отличие от французов испанцы, обосновываясь в Северной Америке, создавали колониальную инфраструктуру, развивали сельское хозяйство и скотоводство, рыли каналы, открывали рудники. Индейцы в этой системе обрабатывали землю, прислуживали иноземным хозяевам, пасли скот, выполняли тяжелую работу.
Справедливость требует признать, что обращение с аборигенами в испанских владениях было гораздо мягче, чем в британских и французских. Отцы-иезуиты не только насильно крестили туземные семьи, но и обучали детей грамоте, ремеслам, не давали умереть с голоду, открывая амбары в неурожайные годы. А офицеры и солдаты испанской короны «голосовали сердцем» — сплошь и рядом женились на индианках. Отсюда такое обилие метисов на юго-западе США (в Новой Англии смешанных браков практически не случалось).
Выиграли схватку, однако, британцы. Можно сказать — они задавили соперников числом. Борьба династии Стюартов с пуританизмом «выдавила» с Альбиона в Новый Свет множество англичан. Французам, лишенным стимула к массовой эмиграции, не удалось удержать свои позиции на столь обширных территориях. Парижский договор 1763 года, подорвал их колониальную империю: Канада и вся восточная часть Североамериканского континента, вместе с индейскими племенами перешла в руки англичан. Существует множество противоречивых рассказов об отношениях краснокожих с «красными мундирами». С одной стороны, все с малых лет знают Кожаного Чулка — друга индейцев и Последнего из могикан — друга англичан. А американским детям рассказывают идиллические истории о любви Джона Смита и индейской «принцессы» Покахонтас, и о том, как
появился в календаре День благодарения (власти Вирджинии вернули индейцам украденный урожай). С другой стороны — в архивах хранятся приказы военного командования сжигать целые селения за убийство одного англичанина. Заскучавшие британские офицеры развлекались, устраивая облавы на «дикарей». Всякое случалось.
Но в отличие от испанцев англичанам в принципе не были нужны сами индейцы — только их земля. Мир управляется теперь с территорий, некогда принадлежавших гуронам, алгонкинам, ирокезам. Но самих индейцев здесь давно нет. Остатки измученных эпидемиями племен востока США в 1830 году были высланы за Миссисипи. А вскоре в словаре самой демократической страны мира появился новый термин — индейская резервация.
Почти на столетие мир как бы забыл о коренных американцах. С «героических» времен покорения Запада жизнь на индейских территориях никого не интересовала. Только в 1920-х годах, когда «дикари» наконец официально получили статус граждан США, мир с удивлением вспомнил: оказывается, индейцы существуют на самом деле, а не только в приключенческих романах.
Мари-Элен Фрэссе
Демократы были и есть самыми опасными врагами человечества ибо жажда наживы превратила их в нелюдей и моральных уродов. Одна война в Ираке из-за нефти чего стоит на их руках тысячи смертей. Но это все лирика, а мы тут просто весело путешествует и по истории в том числе.

Вожди индейских племен лакота провозгласили себя независимой от Соединенных Штатов страной

«Пришел конец колониальному правлению США!» - сообщил основатель «Движения американских индейцев» Рассел Минс.
Сообщая об этом, информационные агентства напомнили о существовании американских индейцев, к тому же «вырывших топор войны». Подразумевается, что раньше «краснокожие» и «бледнолицые» занимались исключительно раскуриванием «трубки мира» в вигвамах резерваций и небоскребах мегаполисов. Теперь же потомки переселенцев из Европы натолкнулись на неблагодарность потомков коренных жителей Северной Америки, которые заботливо отвели индейцам резервации и показывали их туристам как местную достопримечательность. Не забывая говорить о равноправии для всех, вне зависимости от вероисповедания и цвета кожи. Заведомо плохим был разве что индеец Джо, да и тот, не без усилий Тома Сойера и Гека Финна, нашел свою смерть в пещере. Еще «плохими парнями» были отдельно взятые индейцы в фильмах о «покорении Дикого Запада» белыми пришельцами, но великодушие завоевателей в итоге неизменно завоевывало дружбу племен.

Конечно, не знавшим великих основ свободного предпринимательства и духа стяжательства краснокожим было трудно объяснить необходимость «подвинуться».

К тому же новоприбывшие сочли индейцев людьми жуликоватыми. В 1626-ом вождь индейского племени продал остров Манхэттен голландцам за ножи, бусы, одеяла и ром - общей стоимостью в 60 гульденов. Но затем пришли другие индейцы и вновь потребовали денег с голландских поселенцев. Пришлось опять раскошеливаться, выяснилось, что сделка была совершена с индейцами, скажем так, проходившими мимо острова. Настоящие хозяева получили еще – правда, немного.
Затем им дали куда больше. Вскоре после того, как в 1871-ом конгресс ратифицировал закон об индейских резервациях, федеральный поверенный по делам индейцев истолковал его положения максимально просто: «Необходимо отчетливо сознавать, что в отношении цивилизованного государства с дикарями не может стоять вопрос о чести нации. С дикими людьми нужно обращаться так же, как с дикими животными. Индеец должен чувствовать себя в резервации до такой степени хорошо, а за ее границами до такой степени плохо, как это будет угодно правительству. Те из них, что окажутся послушными, получат еду и государственную охрану. А тех, что будут вести себя плохо, необходимо незамедлительно покарать или уничтожить». Поэтому от 600 тысяч индейцев, населявших Северную Америку в 1776-ом, к 1910-му в Соединенных Штатах осталось около 200 тысяч их потомков – уже в «отведенных им государством местах»: закон должен соблюдаться.
Последний раз, когда «мировая общественность» вспомнила об индейцах, было в 1973 году - практически в каждом номере газеты тогда обязательно давались сообщения о происходящем в американском местечке Вундед-Ни в штате Южная Дакота. Советские общественные организации встали на защиту 250-ти индейцев, захвативших это селение в резервации Пайн-Ридж и продержавшихся в осаде 71 день.
Название Вундед-Ни хорошо знакомо историкам: 29 декабря 1890 года именно там индейцев группы племен сиу – куда входят и лакота – «бледнолицые» согнали в «лагерь», где просто расстреляли. 300 мужчин, женщин и детей. Американский генерал Уильям Шерман использовал тактику, которую позже окрестили «тотальной войной».

В основе ее лежало предельно простое утверждение: «Хороший индеец - мертвый индеец». Что ж, Рассел Минс ответил ему много лет спустя: «Мы, индейцы, никогда не боялись умереть, потому что мы знаем, чего хотим».

«Бунтарям» в 1973-ем действительно нечего было терять, даже своих цепей: нищета толкнула их на эту форму протеста. Одним из лидеров восставших, которых власти просто назвали предводителями «бунта уголовников», был Рассел Минс. Уже тогда индейцы объявили эту территорию свободной от контроля белых людей и заявили, что утверждают традиционное племенное правление, независимое от марионеточного правительства Пайн-Ридж.
- У правительства есть два пути, - сказал Рассел Минс, - либо атаковать нас, как это было в 1890-ом, либо рассмотреть наши требования. Правительство должно либо убить нас, либо рассмотреть наши умеренные требования.
Белые люди, которых индейцы призывали решить проблемы коренных американцев, восставших смели. Полиция и сотрудники Федерального бюро расследований взяли «краснокожих» в кольцо, затем начали стрельбу – но не убили. Восстание окончилось тем, что индейцы сложили оружие: они поверили обещаниям правительства позаботиться о коренных жителях. Вот тогда Рассел Минс и произнес фразу, которую сочли дежурной угрозой «недовольных»: «Если государство будет по-прежнему действовать в духе нацистов, нам останется только отстаивать свои права в битве». 16 сентября 1974 года суд снял обвинения с индейского лидера.
После Вундед-Ни Рассел Минс не потерял известности, снявшись в 1992-ом в фильме «Последний из могикан»: говорят, его Чингачгук был великолепен. Играл он и в «Прирожденных убийцах». Затем «вождь краснокожих» иногда снимался на вторых ролях в вестернах и комедиях, даже выпустил компакт-диск «Электрический воин», исполнив песни в стиле «рэп». Казалось, он полностью встроился в систему, и система его приняла, радостно заметив: некогда мощное и деятельное «Движение американских индейцев» уже больше двадцати лет назад отказалось от радикальных и насильственных методов борьбы, власть сумела сделать его «лояльным».
Вундед-Ни - не самая глянцевая страница в истории «бледнолицых», решивших принести «цивилизацию и демократию» на территорию Северной Америки. В советские времена мы знали об индейцах больше – и сочувствовали им. В девяностые годы, с потерей интереса к чтению, уже немногие могли назвать автора «Последнего из могикан»...

Нынешнее решение индейцев – сильный удар ниже пояса, но, думаю, осведомленность сотрудников ФБР подготовила Вашингтон к неприятной новости.

Взять и объявить, как это сделал Рассел Минс, о том, что он и его соплеменники больше не являются гражданами США, направить в государственный департамент официальное заявление о расторжении всех договоров, которые были подписаны с федеральным правительством на протяжении последних 150 лет – головная боль для администрации, и традиционным аспирином ее не излечишь. Не вспомнишь – во всяком случае, прилюдно – и сентенцию насчет «хорошего индейца».
Лидеры «нового государства» юридически подкрепляют свои доводы и решение, значит, государевы правоведы примутся вести с ними долгую изнурительную тяжбу. Быть может, пойдут даже на уступки – стандартный набор которых давно разработан и сделал индейцев самых разных племен лояльными и весьма преуспевающими гражданами страны. Речь идет о сотнях индейских казино, которые получают прибыли, исчисляющиеся в общей сложности миллиардами долларов. Правительству давно надоело возиться с финансированием резерваций: «краснокожим» дали свободу, разрешив наживаться на азарте, в феврале 1987 года Верховный суд США признал право коренных жителей на обустройство игорных заведений на территории резерваций, через год конгресс принял закон о регулировании проведения азартных игр индейскими племенами.
Вот так индейцы охотно вернулись к любимому занятию своих предков и принялись «скальпировать» желающих поразвлечься. Эти племена очень, очень богаты, потому что практически все доходы от «скальпирования» делятся исключительно между «своими». Не самый свежий, но от этого не менее показательный пример: около 70 процентов прибыли казино «Мистик лейк», расположенного в пригороде Миннеаполиса, идет правительству племени мдевакантон – кстати, дакотского племени. Только в 1995 году оно выплатило каждому из «своих» по 500 тысяч долларов - в резервации всего 150 человек, и только они являются владельцами казино. Остальные средства индейцы разумно и грамотно вкладывают в различные сферы бизнеса. Не забывая совершенствовать системы социального обеспечения и медицинского обслуживания, образования, строить жилье и даже заниматься благотворительностью применительно к «бледнолицым».
В командировке в штате Коннектикут я был за три года до открытия теперь всемирно известного, огромного игорного комплекса «Фоксвудс»: семейство племени пекотов численностью около 300 человек обеспечивает игроков всем необходимым.
- Скажи, - вопрошал недавно приехавший в Москву из Коннектикута мой хороший знакомый Рей Буше, - у тебя в роду не было индейцев пекот?
Искренне расстроился, узнав, что ни в Брянской, ни в Рязанской областях, откуда идут мои родители, индейцев отродясь не водилось:
- Если бы ты добыл справку, что в тебе хотя бы одна капля крови пекотов, то не только ты, но и дети, и внуки, и все твои потомки могли бы не работать, а лишь получать хорошие деньги.
Сегодня соплеменникам Рассела Минса могут помочь «войти» в игорный бизнес и быстро решить все проблемы, о которых опять узнала Америка: в резервациях лакота за чертой бедности живут 97 процентов населения, а уровень безработицы достигает 85 процентов.

Могут – пропагандистская машина позволяет легко это сделать – обратить все в шутку и представить новое государство очередным «Диснейлендом», на этот раз индейским.

Разве не забавно: попробовать купить паспорт «индейского государства» или «индейское» водительское удостоверение?
Могут затаскать по судебным слушаниям и за несколько лет запутать дело так, что американцы потеряют всякий интерес к «забавному казусу», а индейцы предстанут крючкотворами, требующими лично для себя неслыханных благ.
В любом случае, нового государства на территории США не будет. С большой долей вероятности - никогда. Только вот индейцы очень терпеливы, лакоты говорят: «Мы жили в этой стране не одну тысячу лет, мы не торопимся. Мы можем подождать еще сто лет. За нами - истина. Мы готовы умереть, чтобы наш дух мог существовать на этой земле».
В официальном гимне штата Северная Дакота, где проживает часть «жителей свободного государства», есть замечательные строки: «Здесь верные дети распевают песни счастья и благодарности».
У индейского государства, если таковое состоится, уверен, будет другой гимн.

Специально для Столетия

Бледнолицые и краснокожие

Когда я долгое время работал в Канаде, меня волновала проблема коренного населения Америки. С одной из ее сторон - отношением белого населения к индейцам (нынешнего белого к сегодняшним индейцам) - я соприкоснулся вплотную.

Какой-то индеец

Мой сосед Раймонд пригласил меня поехать ловить рыбу.

На этом озере, - сказал он,- мало кто бывает, там еще можно поймать две-три форели. И не каких-нибудь коротышек, а фунта по три-четыре каждая. Если повезет, то, может быть, попадется и северная щука фунтов на двадцать. Лодки и снасти возьмем у старика Корли.

Это было так заманчиво, что мне оставалось только согласиться. Дело происходило в Канаде, недалеко от границы с США. Часа в четыре дня, в субботу, мы катили в раймондовском «шевроле». Уже в сумерках добрались до озера и не без труда нашли на его берегу хижину Корли. Впрочем, хижина - это не то слово. Еще с давних времен колонизации и войн с индейцами белые поселенцы строили себе дома-крепости, немного напоминающие русские рубленые избы, благо леса тогда еще было много. Вот так именно выглядел дом Корли. Черная вода начиналась буквально у моих ног, и в стороне что-то постукивало непрерывно: вероятно, лодки, привязанные поблизости. Электричества не было, только в небольшом оконце дома позади меня скудно светила керосиновая лампа. Понемногу глаза привыкли к темноте; справа и слева начали угадываться высокие скалы и холмы, густо поросшие лесом. Из этой тьмы вышла вдруг здоровенная кудлатая лайка, подошла ко мне и ткнулась носом в ногу. Взглянув на добродушную лохматую морду, я решился потрепать ее по шее, что, к моему облегчению, псу очень понравилось. Он протяжно вздохнул, сел и привалился к моим ногам. «Это хорошая примета, - подумал я, - если пес добродушен, видно, хозяин его тоже человек неплохой».

Вдруг очень далеко, в темноте, появился крохотный огонек, где-то там, за водой. Появился и исчез, но через несколько мгновений появился снова и уже не пропадал. Тишина стояла полная, если не считать шелеста набегавшей волны. В это время позади открылась дверь, и ко мне подошел Корли. Из двери, оставшейся полуоткрытой, пополз тусклый свет и успел захватить тень удалявшегося пса.

А, - сказал Корли, - Чиф уже тут как тут, он любит встречать новых людей, все-таки развлечение. Вы, наверное, не представляете себе, какое тут безлюдье. Все уходят в город. Земли тут нет, одни камни, скалы, ели и озера, в которых рыбы почти не осталось.

Вы только не подумайте, что в этом тоже ничего нет, - спохватился он, - для любителей-то кое-что найдется, но чтобы жить на подножном корму, как в старые времена, этого не хватает...

Корли замолк, из темноты появился Чиф и на этот раз уселся около хозяина, не обратившего на него ни малейшего внимания. Чиф озабоченно почесался и нехотя передвинулся ко мне. Снова стало тихо.

А что это за огонек, - спросил я, - вон там, между небом и землей?

Это около трех миль отсюда, в том конце, - сказал Корли. - Там индеец живет. Уже много лет, даже не помню, когда он появился. Пойдемте спать, уже пора, завтра рано вставать.

Никто не стал ждать второго приглашения, и через десять минут Корли показал мне на три двери, ведущие куда-то из кухни-столовой его дома:

Выбирайте любую, они все одинаковые.

Открыв крайнюю дверь, я обнаружил крохотную комнатку, где стояли кровать и стул - больше ничего. Небольшое оконце, расположенное странно низко над полом. Стекло было все в трещинах. Я быстро разделся, залез под одеяло и только тогда обратил внимание, что в «кабине» не было потолка, а прямо над головой виднелись дряхлые стропила и доски крыши на них.

Сон не шел ко мне, верно, необычность обстановки мешала. Я повернулся на бок, лицом к оконцу и снова увидел одинокий огонек на том конце озера...

Проснулся я от тихого шума в большой комнате. В окошко пробивался странный свет - тусклый и серый. Быстро одевшись, я вышел в кухню. Корли стоял у стола и строгал большим охотничьим ножом кусок бекона прямо на сковородку...

Бегите на озеро, - сказал он, - умывайтесь и обратно. Раймонд уже там.

Когда я вышел, меня сразу охватил густой туман, и, хотя стало посветлее, все равно ничего не было видно.

Вода была чертовски холодная. Когда я разогнулся и стал вытираться, то увидел наконец и лодки, привязанные в стороне. Две деревянные и одну алюминиевую, старую и довольно сильно побитую по бортам.

Завтрак прошел в молчании.

Ну, теперь пошли, - сказал Корли, обращаясь не то к нам с Раймондом, не то к Чифу.

Туман понемножку поднимался, и где-то в стороне уже угадывалось солнце.

Корли сунул Чифу у крыльца жестяную тарелку с остатками завтрака и спустился с нами к воде.

Полезайте вот в эту деревянную лодку, - сказал он мне. - Мотор здесь надежный, идите на самых малых оборотах вот в этом направлении, - и он показал рукой в стену тумана. - Здесь залив мили на три, да и ширина около мили. Делайте повороты пошире, чтобы не спутать лески. Вот так и ходите вдоль него. Старайтесь держаться середины, там есть глубокие расселины, в них-то и стоит форель. Раньше часа дня не возвращайтесь.

Вероятно, полоса тумана у берегов держалась подольше, потому что лодка быстро выскочила на открытую воду, и передо мною развернулась суровая картина.

Озеро, а вернее его залив, с одной стороны теснили высокие холмы, поросшие лесом. Они прямо упирались в воду, их крутые склоны сплошь заросли ельником, и не было видно ни одного хоть немного ровного места. А с другой стороны возвышались колоссальные каменные обрывы - скалы, на макушках которых видны были снизу все те же зубчатые ели.

Берега повсюду были усыпаны крупными камнями и плавником самых причудливых форм, побелевшим от солнца, ветра и морозов. Вдали виднелось несколько каменных островков, гладких, словно причесанных. Кое-где по ним торчали отдельные деревья.

Мотор глухо шумел, последние клочья тумана быстро исчезли, и наконец скрылся берег, где стоял дом Корли.

Прошло, наверное, минут сорок, и потихоньку начал приближаться противоположный конец залива. И тут я увидел на пологом бережку в центре небольшой лужайки-поляны хижину, тоже рубленную тем же старинным способом, как и дом Корли, только поменьше.

В этом домике было два окна с белыми занавесками, из трубы шел дымок, на загородке висела небольшая сеть, и была прислонена лодка. Но какая! Самое настоящее каноэ, на каких в старые годы разъезжали, охотились и воевали и Гайавата, и Ункас, и их друзья, и их враги. Трудно было разглядеть, из чего она была сделана, пожалуй, все же не из бересты. Больно уж она была темная. Но форма была самая доподлинная, самого настоящего боевого каноэ краснокожих индейцев. Я видел такие в музеях.

Часам к одиннадцати я все-таки поймал одну форель фунта на три.

Ровно в час дня я подошел к берегу. Мы с Корли подошли к воде и уселись покурить на толстый обрубок дерева.

Корли, - сказал я, - что вы знаете об этом индейце, который живет на том берегу?

Да ничего, - отвечал он, - живет и живет, хорошо, что не ворует и вроде не пьет. У него там и жена есть.

Она белая, подумать только. Оба совсем немолодые. Так и появились здесь вместе. Должно быть, сбежали откуда-нибудь. И никто не знает, на что они живут.

А кому это надо знать? - спросил я.

Да никому, пожалуй, - неуверенно отвечал Корли. - Полиция-то о них знает, - продолжал он, - но не трогает. Видно, они и в самом деле тут никому не мешают. Раза два его видели в тутошнем городишке, там есть лавки и все прочее. Он приносил туда меха. Трапперствует, конечно. Да и много ли им надо, этим язычникам?

А почему вы уверены, что они язычники, жена-то у него белая? Сами говорили.

Белая-то она белая, но их так и не видали ни в одной церкви в округе. Да ведь, по правде говоря, и машины-то у них нет. Нет даже лодочного мотора. Только каноэ. Он, верно, в Штаты ранней весной по озеру на нем добирается. Там за меха платят дороже. А индейцу тридцать миль на каноэ пройти ничего не стоит. Летом-то у них хорошо. У них даже корова была, но вот уже года два не видно. Наверное, сдохла от старости.

А волки есть тут? - спросил я.

Есть, но мало. Зато водится черный медведь, но тоже немного. Вот лосей порядочно, да и тех бобры выживают, губят лес своими плотинами, а по скалам лось лазить не охотник. Индеец, наверное, бьет их. Что ж, ему пары лосей на всю зиму хватит. Ему даже лучше, чем индейцам в резервациях. Там они бездельничают на субсидиях государства, а этот, по крайней мере, сам себя кормит. Налоги-то плачу я, а с него и взять нечего.

А если заболеет? - заметил я.

О, они не хворают, а если что и случится, то они знают старые секреты и лесные средства. Вот уж здесь я ему завидую! - воскликнул Корли. - Мне-то доктора и лекарства обходятся безумно дорого. Просто иной раз теряешься. Особенно когда внучата хворают.

И тут Корли решительно повернул разговор на свои горести и трудности.

Когда мы ехали обратно, Раймонд молчал, а я не стал расспрашивать его ни о чем. Что мог добавить маленький клерк из большого города, где жила его семья, где ему не хватало заработка и все время приходилось изворачиваться, чтобы свести концы с концами?

Нельзя сказать, что Корли и тем более Раймонд ненавидели краснокожих. У Раймонда вообще не было для этого никаких конкретных оснований. Его жизнь в большом городе целиком поглощала все его духовные и физические силы. У него была точная цель, задача выжить и обеспечить минимум условий для выживания своим детям. Корли находился в несколько других обстоятельствах. Ведь индеец был его непосредственным соседом, и, хотя Корли не питал к нему ненависти, настоящей расовой злобы, он, как и Раймонд, был равнодушен к этому индейцу. Но, как мне кажется, здесь присутствовал несколько своеобразный в этой ситуации элемент. Корли бессознательно завидовал индейцу. А ведь и в самом деле этот индеец осуществил извечную мечту маленького человека в буржуазном обществе. Самостоятельность, независимость от общества, в данном случае белого общества, независимость от грабительских услуг официальной медицины, жизнь на природе, и мало ли какие еще преимущества жизни индейца могли подсознательно возникнуть в уме Корли? Но элемент зависти к индейцу у него, безусловно, был. Корли только не смел признаться в этом даже самому себе.

Рэймонд и Корли были самыми обыкновенными людьми, еле-еле сводившими концы с концами, и им было не до индейцев. Не было у них к ним ни зла, ни добра... Только равнодушие...

Ушедшие...

Сложная проблема современного состояния взаимоотношений индейцев с белым населением на поверку оказалась не столь уж сложной. В лучшем случае обыкновенные люди и в США, и в Канаде равнодушны к индейцам, независимо от того, где эти индейцы находятся - в городах, в резервациях или в глухих местах самого севера Канады, например. О судьбе этой последней категории мне довелось узнать чуть больше, чем это принято обсуждать вслух - в газете, журнале, кино и по телевидению.

Я знал, куда пойти и кого расспросить. В Оттаве есть музей, посвященный естественной истории. В нем шесть или больше залов посвящены быту, культуре и истории индейцев Северной Америки.

В этом музее познакомился я с двумя его сотрудниками - мужем и женой. Он известный - в узких кругах, конечно, - археолог, специалист по истории окультуривания дикой кукурузы древними индейскими племенами в Мексике и Центральной Америке. Она - этнограф, специалист по северным племенам индейцев - и рассказала мне о своей только что выпущенной работе, похожей на последнюю страницу в истории традиционных племен индейцев Северной Америки. Одну из бесед с Энни мы вели прямо в музее. Я заинтересовался старой бизоньей шкурой, натянутой на деревянный каркас и покрытой рисунками: человечками, стилизованными фигурами зверей, нанесенными выцветшей краской.

Что это означает? - спросил я у Энни.

Это осталось от племени сиу, - отвечала она, - но прочесть это теперь уже некому. Я пыталась разгадать смысл этого, но... Дело в том, что традиции утеряны. Да и как им было уцелеть?

В 1885 году в тех местах, где кончаются прерии и начинаются леса, то есть в северных районах канадских провинций Саксачеван и Манитоба, вспыхнули восстания индейцев. Туда были направлены войска, точно так же, как это было сделано ранее в США, и восстание потопили в крови. Это был конец. Конец юридический, конец военный, конец экономический - бизонов больше не было, их всех уничтожили. Без бизонов жизни быть не могло, и судьба индейцев была решена. Но какие-то жалкие остатки их ушли на север, в леса на территории между Лабрадором и Гудзоновым заливом и Юконом с Аляской. Ушли в самые глухие места. Там безлюдье на тысячи миль. Вот там-то и обосновались - не тысячи и не сотни, а десятки индейских семей, живущих по старым законам и обычаям. Основа жизни - охота. Добыча мехов и продажа их за сотни миль от стойбища белым скупщикам. От них получают охотники-индейцы оружие, снаряжение, немного табака и соли, очень редко красное и синее сукно для женщин. Больше ничего. Места их постоянного обитания фактически неизвестны. Они меняют место, когда в округе охотка больше не кормит. Они живут там и зимой и летом. Зимой даже легче жить. Пройти можно везде. Не то что в летнее время.

Энни вот уже несколько лет отправляется к ним ранней весной и возвращается поздней осенью. Это последняя возможность воочию убедиться во многом или, наоборот, преодолеть предвзятые мнения о жизни и обычаях индейцев. Сначала они не принимали ее в свой круг. Но она, как женщина, довольно скоро вошла в доверие к старым сквау в одном из далеких стойбищ. Эти старухи занимают важное место в родовой иерархии. Дело мужчины - охотиться и быть воинами, а старые женщины управляют жизнью в семье, в быту стойбища. Короче говоря, теперь Энни принимают как свою в двух или даже трех стойбищах. Ей только надо прибыть весной в определенное место на определенном озере, доступном для небольшого гидроплана. Там ее уже ждут индейцы с каноэ. Иногда ей приходится ждать их несколько дней. Это важная деталь, так как места стойбищ постоянно изменяются, и без друзей Энни просто не найдет их. Самое дорогое, что она везет туда, - иголки, нитки и цветной бисер. Еды везти не надо. У них все есть. Лес и карибу, иногда лоси хорошо их кормят и одевают. С эскимосами, своими ближними соседями, они не смешиваются. Хорошо знают друг о друге, но это два разных мира, два мировоззрения. Впрочем, они так далеки друг от друга, что встречи могут быть только случайными.

Власти имеют об индейцах весьма смутное представление. В конце концов, их так мало. Энни сказала, что она имеет дело с двумя родами, это около семидесяти-восьмидесяти человек. Ну кто с ними станет возиться? Их оставили в покое, о них забыли. Все забыли, кроме Энни. Она полагает, что это наилучший выход. От прямого общения с современной цивилизацией они перемрут от болезней или еще хуже - сопьются, так как сейчас разрешена продажа спиртного любому индейцу. Впрочем, Энни не скрыла, что у них там очень высокая детская смертность. Жизнь этого последнего осколка бывшего великого племени кри 1 висит на волоске. Равновесие неустойчивое.

Энни обвела рукой бесконечную вереницу луков и стрел, весел и детских люлек за стеклом витрин в безлюдных залах музея.

Единственно, что их поддерживает, это чувство необходимости сохранения традиций. Из поколения в поколение, а если считать с 80-х годов прошлого века, их сменилось уже три или четыре, старейшины в этом небольшом мирке сохраняют предания и основы духовного мира. В нашем понимании, - говорила Энни, - это религия, а в их - просто образ жизни, где все живое в лесах и сам лес одухотворены. Вспомните Гайавату Лонгфелло и вы сразу поймете духовный мир людей из этих двух стойбищ. Но все же у них заметна некоторая деградация, упрощение обычаев. Например, я ни разу не видела, чтобы они совершали обряды с исполнением священных танцев. У них отсутствуют имена, исполненные поэтического, свежего чувства. Нет женщин с именами, скажем, «Утренняя Роса» или «Свет Вечерней Звезды». Имена теперь простые, часто связанные с обязанностями в быту или на охоте, а у мужчин имена связаны с животным миром, вроде - «Бродящий Волк» или «Летающая Сова». Чувствуется, что у них смешались обычаи прошлого, сохранившиеся только по случайным воспоминаниям и пришедшие из разных племен. Энни слышала у них такие слова из песни, которую поют у костра:

Один я иду по дороге,

Которая никуда не ведет...

Но зато я ухожу прочь

Отсюда, где никого не осталось...

По словам Энни, примерно такие строки были записаны фольклористами еще в конце прошлого века у индейцев из прерий. Содержание может быть отнесено и к очень давним временам, но теперь слова эти зазвучали по-новому. Энни горько вздохнула.

Старое поколение ушло навсегда охотиться в вечные прерии наверху, куда ведет великая дорога - Млечный Путь. Но за последние годы выросло молодое поколение в тех же лесах на севере, и у них другая жизнь...

Томек вскрикнул от боли, но ни на секунду не потерял сознания. Срываясь с обрыва, Томек крепко прижался к противнику. Получилось так, что индеец очутился под Томеком, тем самым защитив его от прямого удара о скалу. Томек почувствовал только страшную боль в руках, которыми он обхватил индейца. Спустя некоторое время он с усилием высвободил свои окровавленные руки, все в ранах и ссадинах. Попытался было распрямить пальцы - и зашипел от боли. К счастью, это были только поверхностные раны, о которых он тут же забыл, взглянув на лежавшего без движения индейца.

Томек встревоженно наклонился над ним. Навах потерял сознание. Узкая струйка крови сочилась из-под лежащей на камне головы наваха. Томек осторожно приподнял ее. Кожа на затылке была глубоко рассечена, заплетенные в косички волосы ослабили удар - череп, кажется, не поврежден. Томек внимательно осмотрел покрытое ссадинами тело краснокожего, но не нашел серьезных повреждений. Только правая щиколотка утратила свою форму из-за раздувающейся опухоли.

Томек быстро стянул с себя остатки рубашки и разорвал ее на полосы. Одной из них он перевязал кровоточащую рану на голове индейца, а потом принялся бинтовать опухшую щиколотку. Индеец глухо застонал.

"Видишь, до чего ты довел! - буркнул про себя Томек. - Какого черта захотелось тебе убивать меня?"

Индеец продолжал лежать без движения, и Томек стал лихорадочно соображать, как помочь раненому противнику. Обратно не взобраться - отвесная, десятиметровая стена, а спускаться надо по крутому, усеянному камнями склону.

Недолго раздумывая, Томек принял решение. Он взвалил индейца на правое плечо, так чтобы голова его лежала на спине, а ноги на груди, и осторожно ступил на склон.

Сходить было нелегко. С трудом удавалось найти надежную опору. Томек то скатывался вместе с каменистой осыпью, то падал на колени, и наконец почувствовал, что изнемогает. Пришлось несколько раз присесть и перевести дух. Индеец, неподвижно лежавший на его плече, с каждым шагом становился тяжелее. Но Томек не думал о себе, не обращал внимания на усталость и раны. Стиснув зубы, он шел и шел, сосредоточенно прислушиваясь к дыханию раненого противника. Благодаря чудовищному усилию, в конце концов он очутился у подножия горы.

Здесь Томек положил индейца на землю. Отыскал большой яйцевидный кактус, срезал с него колючки, отделил от толстого ствола и принес к лежавшему на земле наваху. Разрезать кактус было делом одной минуты. Добыв сочную мякоть, он принялся выжимать из нее сок на лицо индейцу.

Прошло довольно много времени, пока лицо наваха не дернулось судорожно от боли. Он раскрыл глаза, но, увидев над собой лицо Томека, быстро опустил веки. Казалось, он снова потерял сознание, но нет, опять взглянул - уже осмысленно, и, наконец, открыто впился взглядом в лицо бледнолицего врага.

Ну, вот ты и очнулся, - сказал Томек, пытаясь улыбнуться.

Ты победил меня, так не щади, добей! - шепнул навах.

Какой это злой дух в тебя вселился! - вскипел Томек. - То ты без всякого повода пытаешься меня убить, то теперь меня самого хочешь превратить в трусливого убийцу!

Шериф Аллан послал тебя следить за мной...

Что за чепуха! - воскликнул Томек. - Никто меня не посылал следить за тобой, и я тебя вовсе не победил. Я просто хотел посмотреть на мексиканскую сторону, потому и взобрался на эту одинокую вершину. На тебя я наткнулся чисто случайно. Не знаю, с чего ты напал на меня, видимо причина есть, если уж дрались, как два петуха. Мы упали с обрыва и ты ударился головой о камень. Вот как выглядит эта моя "победа".

Но ведь ты живешь у шерифа Аллана, - с горечью повторил навах, пытаясь заглянуть Томеку в глаза.

Если ты знаешь, что я живу у Аллана, то должен знать и то, что живу я там всего лишь несколько дней. Я приехал из далекой заморской страны за этой молодой сквоСкво (англ. squaw) - женщина на языке индейцев. , с которой вместе должен поехать в Англию.

Угх! Значит ты и в самом деле не принадлежишь к людям шерифа!?

У меня с ними ничего общего, - заверил индейца Томек. - Но давай лучше подумаем, как тебе помочь? К несчастью, ты крепко пострадал во время падения.

Значит, мой бледнолицый брат не янкиЯнки - житель Новой Англии в США. В более широком значении вообще житель северных Штатов, а иногда любой белый, рожденный в США. ?

Нет, я поляк, моя родина находится далеко за большой водой, - пояснил Томек, довольный, что навах назвал его "бледнолицым братом".

Угх! И впрямь злой дух затуманил мне глаза, чтобы я не видел правду. Надо быстро исправить ошибку, может быть, еще не поздно... - лихорадочно говорил навах, пытаясь подняться на ноги, но тут же покачнулся и упал бы, если бы Томек не поддержал его в последний момент.

Ты с ума сошел!? У тебя же нога вывихнута! - возмутился белый юноша.

Помоги мне взобраться на вершину горы, дорога каждая минута! - ответил индеец, опираясь на руку Томека.

Здесь нам не взобраться - возразил Томек. - Лучше обойти гору кругом, до тропы...

Если мой бледнолицый брат хочет убедить меня, что наша встреча была случайна, то... поможет мне как можно скорее взобраться на вершину горы, - нетерпеливо ответил навах.

Ну-ну! Что ж, попробуем!.. - вздохнул Томек, с опаской посмотрев на крутой склон.

Шаг за шагом карабкались они по косогору. От усилия и боли лицо молодого наваха побледнело и покрылось испариной. То и дело он спотыкался и падал, хотя Томек изо всех сил поддерживал его. Не обращая внимания на острую боль, волоча по земле вывихнутую ногу, индеец упорно отказывался передохнуть - он спешил на вершину горы.

Томек уже почти выбился из сил; ноги подгибались, рот с трудом ловил воздух, а ведь они проделали всего полпути. Но индеец, видимо, знал здесь каждый кустик; вместо того, чтобы взбираться на гору напрямик, он выбрал дорогу наискось, находя неизвестные Томеку удобные проходы. И вот уже выступ, на который они упали с вершины, в нескольких десятках метров справа.

Индеец все больше выказывал тревогу. Неожиданно он присел на склоне. Заслонив ладонью глаза от солнца, он долго всматривался в расстилавшуюся перед ними волнистую прерию.

Угх! Есть, есть, вон там, на востоке! - воскликнул он, указывая рукой.

Томек напряг зрение. Вдали, на небольшом возвышении, он увидел всадника, глядящего на вершину горы. Молодой навах замахал руками, громко закричал на неизвестном Томеку языке, но таинственный всадник стоял неподвижно, словно каменное изваяние. Слишком далеко было до него, чтобы он мог услышать этот крик. И видеть их он не мог - на темно-зеленом фоне склона. Томек понял, что если бы навах находился сейчас на вершине, на обломке скалы, всадник прекрасно бы видел его на фоне светлого неба.

Он не может нас ни увидеть, ни услышать, - крикнул Томек, обращаясь к своему спутнику.

Выстрели вверх из револьвера! Он наверняка услышит выстрел! - откликнулся навах. - Скорей, скорей! Смотри, он уезжает!

И впрямь, всадник уже стал спускаться с холма; скакун его все быстрее устремлялся к границе Соединенных Штатов.

Стреляй! - закричал навах, хватая Томека за руку.

Томек хотел достать револьвер, но так и не нащупал рукоятку, - кобура была пуста.

Я потерял револьвер, наверно, он выпал из кобуры, когда мы дрались! - воскликнул он.

Ищи скорей - или я опозорен! - с отчаянием взмолился индеец.

Томек, словно у него появились свежие силы, бросился к скале, где он предполагал найти потерянный револьвер. Спотыкаясь, ползя на четвереньках, он добрался до основания большого обломка скалы. Вытянув руки, попытался ухватиться за его край, но даже встав на цыпочки, не смог дотянуться. Он был слишком измучен, чтобы взбираться по почти отвесной скале, и решил найти проход, где он спустился, неся на плечах бесчувственного индейца. Наконец, это удалось и он очутился на верху скалистого обломка.

После коротких поисков он увидел свой черный револьвер на щебне, покрывавшем склон. С торжествующим криком схватил он оружие, но к несчастью ствол был забит землей. Пока Томек прочистил его шомполом, всадник ветром мчавшийся по прерии, очутился напротив одинокой вершины. Томек поднял револьвер и выстрелил пять раз подряд. Но, увы, таинственный всадник не услышал выстрелов. Как раз в этот момент он скрылся за поворотом горы, заглушившей эту пальбу.

Томек понял, что ничем больше не может помочь. Чтобы не терять времени он не стал перезаряжать револьвер, а сунул его в кобуру и направился помочь индейцу, взбиравшемуся по склону горы.

Стойкость молодого наваха, его упорство, с которым он карабкался наверх, вызвали уважение Томека.

Томек был сообразительным парнем. Он не сомневался, что индеец очутился на одинокой горе для того, чтобы встретиться с таинственным всадником. И встреча, надо думать, была важная, если он кинулся в смертельную схватку, предположив, что Томек выслеживал его по приказанию шерифа Аллана.

Немало потребовалось времени, пока они добрались до вершины. Индеец просто изнемогал. И рана на голове, и вывихнутая нога причиняли немалую боль, но он делал вид, будто не обращает на это никакого внимания. Видимо, все время думал только о таинственном всаднике, потому что не успели они очутиться на вершине, как он сразу бросился к северному ее краю, откуда хорошо была видна прерия на американской стороне.

Томек и навах напрягали зрение, высматривая всадника. Однако его нигде не было видно. Индеец еще больше помрачнел. Наконец он прервал молчание:

Может ли мой белый брат найти ружье?

Сейчас. Наверное стоит у скалы. Пусть мой краснокожий брат подождет меня здесь, - ответил Томек.

Ружье было на месте. Томек нашел его легко. Это было старое, уже довольно изношенное оружие. Томек тщательно его осмотрел; он знал, что неказистые на вид ружья траперов и краснокожих отличаются иногда большими достоинствами. На длинном стволе ружья виднелись насечки. Так по обычаю Дикого Запада отмечалось число убитых врагов. Томек посчитал насечки. Их было тринадцать подряд, потом, поодаль еще четыре.

Индеец был слишком молод, чтобы все насечки на стволе ружья относились к его победам. Вероятно, унаследовал ружье от прославленного воина. Но уже то, что молодой навах имеет такое ружье, доказывает, что среди своего племени он человек не простой.

Придя к этому выводу, Томек решил внимательно присмотреться к наваху. Возвращался он осторожно, прячась за обломками скал, и смог подойти к наваху незаметно. Индеец сидел на земле и, опершись локтями о колени, уткнулся лицом в ладони.

Томек изумился - неужели краснокожий плачет? Невероятно. Слезы никак не вязались с его мужественным поведением. И все же Томек не ошибся: из-под судорожно прижатых к лицу пальцев текли слезы. Навах плакал. Были ли это слезы боли, или отчаяния, или разочарования? Этого Томек знать не мог, но он понял, что подглядывать за человеком в минуту его слабости неблагородно. Он осторожно отступил назад и только спустя какое-то время вторично вернулся к спутнику.

Сидя на земле, индеец поправлял волосы, растрепавшиеся во время борьбы. Рядом лежал обрывок рубахи, которым Томек перевязал ему рану. На лице индейца уже не было видно волнения, так прекрасно он владел собой. Увидев Томека, он произнес:

Мой белый брат нашел ружье. Хорошо. Мне уже пора. я должен спешить.

Томек положил ружье рядом с краснокожим и сказал:

Ты плохо сделал, мой краснокожий брат, что снял с головы повязку. Из раны еще идет кровь.

Навах посмотрел на него. Долго вглядывался он в глаза белого юноши, но, видимо, так и не обнаружил в них хитрости или коварства, потому что грустно улыбнулся и ответил:

Краснокожие больше всего нравятся бледнолицым тогда, когда их кости белеют в прерии. Все индейцы для бледнолицых - паршивые собаки, цепляющиеся за землю, которую хотят иметь белые. Навахи, апачи и сиу умеют биться с врагами. Я - навах. И если кто-нибудь из белых или краснокожий полицейский, служащий у белых встретил бы меня, раненого, в прерии, то доставил бы к шерифу как человека, подозреваемого в нападении. Я сказал это потому, что ты, мой брат, приехал сюда из-за большой воды, чтобы взять с собой белую скво и скоро уедешь с ней на свою родину.

Я уже много раз слышал, как подло ведут себя белые люди с индейцами, но никак не думал, что среди вас нашлись предатели, служащие угнетателям. Ведь американская земля принадлежит вам, это ваша родина.

Мой брат так же молод, как я, но МанитуМаниту - бог индейцев одарил его большим умом. Мой белый брат должен уже сидеть в совете старейшин своего племени. Если бы все белые говорили и поступали так, как ты, то индейцам никогда не пришлось бы выкопать военный топор, выступая против них. Увы, даже не все индейцы понимают, что надо держаться сообща. Нашлись и предатели. Сущие паршивые краснокожие собаки!

Я понимаю тебя, потому что моя страна тоже не знает свободы. И у нас немало предателей. Но надо подумать о твоих ранах. Давай подложим кусок рубашки под повязку, из-за которой торчат перья. Подожди, я тебе помогу! Вот так! Теперь хорошо. А ногу, ее мы сейчас вправим и перевяжем.

Томек ловко вправил вывих и перевязал ногу обрывками рубашки. Несмотря на боль, индеец над чем-то задумался, но лишь после длительного молчания выразил свое опасение:

Мой белый брат живет у шерифа Аллана, и если он вернется израненный и в изорванной одежде, шериф наверняка станет спрашивать, что случилось. Что мой брат ответит?

Прежде всего я постараюсь, чтобы Аллан меня не увидел таким. Потом вызову из дома моего приятеля, боцмана Новицкого, и попрошу его принести мне свежую рубашку.

Ты говоришь о белом мужчине высокого роста, который тоже живет у шерифа?

Ты видел боцмана Новицкого? Когда? - вопросом на вопрос ответил Томек, подозревая, что навах следил за всеми обитателями ранчо Аллана.

Я работаю у шерифа ковбоем.

Ах, вот как выглядит дело! - улыбнулся Томек. - Значит мы вместе можем вернуться домой.

Нет, я со стадом нахожусь на ближайшем пастбище. Если шериф увидит нас вместе, он легко обо всем догадается. А как ты объяснишь свой необычный вид другу?

Об этом не беспокойся. Скажу, что упал с лошади на колючий кактус. Боцман Новицкий добрый товарищ - никогда не задает больше вопросов, чем надо.

А малая белая скво? - не унимался индеец.

Если ты думаешь о Салли, то можешь быть совершенно спокоен. Она поверит всему, что я скажу, а ее мать - это сама доброта и любит меня. Они живут в далекой стране, которая называется Австралия. Их ферма находится в прерии на опушке огромного леса. И вот как-то маленькая скво заблудилась в этом лесу. Все окрестные фермеры не могли ее найти. Мне же повезло. Случайно нашел ее, она вывихнула ногу, как ты сейчас, и не могла одна вернуться домой. И она, и ее мать сделают все, что я попрошу. Не беспокойся ни о чем.

Зачем мой белый брат ездит по разным далеким странам?

Мы с отцом и двумя его друзьями ловим диких животных и продаем в Европу. Этих животных можно потом видеть в специально для этого подготовленных местах.

Угх! Красный Орел уже слышал о таких людях, которые ловят диких животных.

Ого, у моего брата красивое имя, - заметил Томек. - Могу я называть моего брата Красным Орлом?

Все меня так зовут, - ответил навах. - А теперь идем к нашим лошадям.

Красный Орел не должен тревожить больную ногу. Я тебя понесу на спине. Бери оружие и садись, - предложил Томек.

После краткого колебания индеец сел Томеку на закорки, и они двинулись вниз по склону. Несмотря на всю силу и выносливость Томека, ему после всех сегодняшних передряг пришлось несколько раз передохнуть, прежде чем они добрались до лошадей. Мустанг наваха сразу же почувствовал людей - стал фыркать и бить копытами о землю. Навах свистнул. Мустанг заржал и успокоился.

Когда Томек подошел к лошади, индеец слез с его спины, отвязал конец лассо от ветви, не выпуская из рук ружья, схватился за длинную гриву мустанга и ловко вскочил на него.

Пусть мой белый брат сядет сзади меня, - предложил он.

Не стоит. В нескольких шагах отсюда мой конь, - ответил Томек.

Он нашел свою лошадь, вскочил в седло, и они быстро съехали с горы на широкую равнину. Молча шли галопом. Только спустя полчаса навах осадил коня.

Здесь наши пути расходятся, - сказал он. - Ты, мой белый брат, поедешь на северо-запад, а мне надо прямо на север, на свое пастбище.

А когда Красный Орел приедет на ранчо Аллана? Я хотел бы кое о чем поговорить, - сказал Томек.

Постараюсь вскоре встретиться с моим белым братом.

Буду ждать. До свидания!

Томек дружески помахал рукой и повернул коня к ранчо.

Индеец неподвижно сидел на мустанге, чуть подавшись вперед, держа в обеих руках длинное, с насечками, ружье. Как только белый немного отъехал, указательный палец индейца дотронулся до курка.

"Только мертвые не выдают тайн", - подумал навах, вскидывая ружье к плечу.

И он был готов выстрелить, как вдруг вспомнил, что белый даже не спросил его о таинственном всаднике.

"Ведь это же я хотел его убить, а он не только не воспользовался победой, но помог мне, как другу. Этот белый ничего не знает о Черной Молнии, и, значит, не может нас предать".

Навах медленно, с видимым облегчением опустил ружье и прошептал:

О великий Маниту! Я ненавижу белых и готов погибнуть в борьбе с ними. Но я не могу убить человека, который поступил со мной так великодушно.

П равительство США урегулировало свой спор с индейскими племенами, согласившись выплатить им более миллиарда долларов. Это компенсация за пользование минеральными ресурсами индейских территорий, заготовку там древесины, выпас скота и пользование дорогами. Индейцы также обвиняли власти в дурном распоряжении своими финансами, которые находятся в доверительном управлении Министерства внутренних дел. Племена согласились отозвать из судов свои иски, некоторые из которых имеют более чем вековую историю.

Объявляя о достигнутом соглашении, министр юстиции Эрик Холдер заявил, что они открывают новую эру в отношениях правительства с индейцами.

Отношения эти начались 405 лет назад, когда Лондон едва пришел в себя после эпидемии чумы, театр "Глобус", для которого сочинял Шекспир, получил от короля Якова I статус труппы его величества, а на Руси чудесно воскрес дважды убиенный царь Димитрий. В мае 1607 года к берегам Виргинии подошла английская флотилия из трех кораблей, которой суждено было основать первое английское поселение в Новом Свете - Джеймстаун. Она бросила якорь у входа в Чесапикский залив. Берег показался членам экспедиции райским уголком. "По изумрудным лугам, - пишет хроникер, - струились свежайшие ручьи, высился лес исполинских деревьев, и я был очарован сим прекрасным видом с первого же взгляда".

Однако первая же вылазка на сушу повлекла за собой и первую стычку с туземцами. 10 человек были ранены, двое убиты. Только выстрел из корабельной пушки заставил ретироваться нападавших. Тонкий звон индейской стрелы стал постоянным звуковым сопровождением ежедневной битвы поселенцев за выживание.

Отношения балансировали между дружбой и враждой и породили легенду, ставшую поп-культурным трэшем – историю любви дочери вождя Покахонтас и предводителя поселенцев Джона Смита. Со своим вторым белым мужем Джоном Рольфом и дочерью Ребеккой (именно этот брак заставил ее отца заключить мир с англичанами) краснокожая принцесса побывала в Англии и произвела ажиотаж в светском обществе. В Двенадцатую ночь, последний день святок 1617 года, Рольфы получили приглашение в королевский дворец на представление театра масок. Пьесу специально по такому случаю сочинил драматург Бен Джонсон. Ребекка Рольф сидела неподалеку от короля Якова и королевы Анны.

Независимая Америка теснила индейцев на запад, воевала с ними, заключала союзы, пыталась ассимилировать, но государственной политики геноцида индейцев, о котором твердил нам советский агитпроп и о котором по сей день любят напоминать записные патриоты, у США никогда не было. Генерал Шеридан никогда не произносил одиозной фразы "Хороший индеец – мертвый индеец" - она зафиксирована Оксфордским словарем раньше, чем он мог бы ее произнести.

В освещении этой темы по-прежнему много пропаганды и публицистики. Строгая наука затрудняется даже определить численность индейцев в доколониальный период – оценки колеблются между одним и 18 миллионами. Да, бледнолицые воевали с индейцами, но индейские племена воевали и между собой. На военной тропе погибло гораздо меньше индейцев, чем от инфекционных болезней, против которых у них не было иммунитета. Сказки про зараженные холерой одеяла, которыми белые будто бы специально снабжали индейцев - выдумка невежественных людей. Европейцы тогда сами ничего не знали про микробы. В 1881 году, уже после открытия Пастера, врачи ковырялись грязными пальцами в ранах несчастного президента Гарфилда, раны которого были несмертельны, и довели дело до заражения крови.

Те, кто сегодня муссирует тему индейского "геноцида", напоминают этих докторов – они отравляют организм вместо того, чтобы лечить его. Америка платит по своим историческим долгам. И это правильно и достойно.